Что легло в основу концепции выставки, в чем ее идея?

Основная идея выставки-показать графику архитектора как рабочий инструмент. Для меня рисунок — не самодостаточная вещь, я воспринимаю эскизирование как процесс проектирования, создания архитектурных объектов и образов. А если отстраниться от цели и вытащить их из контекста ежедневной работы над проектами, оказывается, что некоторые из эскизов вполне самодостаточны. 

Расскажите, пожалуйста, поподробнее о самой экспозиции, о том, как она выстроена? 

Логику экспозиции подсказало само выставочное пространство. Мы используем три зала малой анфилады Музея архитектуры. Это классический интерьер, который вполне самодостаточен и не располагает к тому, чтобы в нем своевольничать. С одной стороны, объем пространства простой, но в его четкости есть и доля агрессивности. 

Мы решили немного отойти от классического подхода. Например, на паспарту, которые станут своеобразными путеводителями по выставке, будут отражены крупные фрагменты эскизов. Таким образом мы расскажем как создавались эти работы, покажем штрих, ход руки.

Первый зал анфилады мы посвятили собранию графических техник и стилей. Там будут чертежи, выполненные одной линией, работы пятнами, рисунки светотенью, эскизы с детальной прорисовкой. Здесь же в качестве дополнительной иллюстрации разместятся макеты некоторых архитектурных концепций.

Макеты — это тоже часть вашего метода работы над проектами или это специальное выставочное решение?

Дело в том, что иногда для демонстрации архитектурной идеи не достаточно просто рисунка, некоторым коллегам и заказчикам проще воспринимать идею в объеме, в таких случаях мы делаем макет. Сегодня подобная практика стала редкостью, роль макетчиков играет визуализатор. Когда я учился в МАРХИ, у нас была лаборатория фото- и видео макетоскопии, не знаю, есть ли она сейчас, это была мастерская, в которой при помощи оптических решений можно было смоделировать эффект присутствия в здании, такая гипертрофированная 3D визуализация. 

Возвращаясь к экспозиции, расскажите, о чем будут второй и третий залы?

Во втором зале будут продемонстрированы проекты в развитии и процессе эволюции. Это заглавная идея всей выставки, которая довольно удачно заложена и в ее названии «От линии к объему» — показать жизнь проекта на бумаге, от первого штриха до деталей на фасаде или в интерьере. А в третьем зале, я называю его «запасник», мы собрали довольно разрозненную коллекцию из самых интересных на наш взгляд эскизов. Здесь не будет строгой логики или последовательности.

Расскажите немного о том, как подбирались работы для экспозиции?

Во-первых, мы покажем самые удачные работы из моей графики. Особенно старались концентрироваться на тех эскизах, в которых можно проследить эволюцию объекта, процесс развития первичной идеи, ее трансформацию, как она менялась с функциональной точки зрения, с точки зрения объема и эстетики. Когда мы смотрим на какой-то предмет, мы видим итог, но человек, который его делал, пришел к этому итогу не сразу. Так и любой архитектурный объект — результат взаимодействия разных факторов, размышлений и решения задач. Такая эволюция сама по себе довольно любопытная вещь.

Хочу спросить о сочетании в вашей практике ручного эскизирования с инновационными технологиями. Насколько я знаю, «Северин Проект» довольно давно работает в BIM. Как вам удается совмещать такие разные подходы?

Дело в том, что BIM не запрограммирован на то, чтобы создавать готовый архитектурный проект. Нельзя нажать кнопку и создать здание. Это скорее транспорт для перемещения идеи или информации, инструмент. Но инструментом можно сделать что-то только в том случае, если есть мастер или качественный ремесленник. 

Для меня самые удобные инструменты — карандаш, перо, пастель, фломастер. Мне тоже иногда приятна творческая сторона процесса создания эскиза здания, но все же в первую очередь это ремесло. Для того, чтобы придумать и визуализировать архитектурную идею, я использую ручную графику, а мои коллеги переносят ее в цифровой формат, который удобен для заказчиков. 

Ваша графика — результат работы над реальными проектами. Как происходит поиск формы? От чего вы отталкиваетесь?

Если говорить о творческой составляющей процесса, о вдохновении, то это может быть что угодно: листок, фотография, книга, движение. Сложно выделить что-то одно. Я очень люблю книги, у меня собрана большая библиотека совершенно разных авторов. Никогда не знаешь, какие строчки или рисунок станут отправной точкой для идеи проекта.

А как вы совмещаете творчество и строгую функциональность объектов?

Я всегда начинаю с функции. К сожалению, в подавляющем большинстве случаев архитектор не делает памятник архитектуры. Мы всегда создаем функцию. А станет это чем-то особенным с эстетической точки зрения или нет зависит исключительно от чувства вкуса и гармонии. На мой взгляд, в работе архитектора максимум 10% творчества, все остальное — ремесло.

В чем вы видите преимущества такого метода работы над проектом, как ваш?

Это вопрос навыков. Я умею эскизировать, это мой способ эффективной работы по созданию проекта и лучший способ выразить архитектурную идею. Зачастую сама идея приходит именно в процессе рисования. Компьютерная программа тоже инструмент, но совсем другой. В компьютерной графике вы не увидите движение руки, развитие мысли и так далее. 

К сожалению, как не все люди умеют играть на музыкальных инструментах, так и не все понимают рисунки, даже довольно подробные. В этом случае необходимо делать визуализацию.

Как вы считаете, необходимо ли преподавать рисование в архитектурных институтах?

Когда я стажировался в Англии в ART Architectural School, там очень мало кто умел рисовать. Им не преподавали классический рисунок. Я бы сказал, что эти студенты были в большей степени инженерами-строителями. От этого их архитектура не становится менее качественной и талантливой.

Я считаю, что ручная графика, как навык, поможет любому архитектору, другое дело, что это не безусловная необходимость, а скорее дополнительное преимущество. Лично для меня это самый удобный инструмент для поиска архитектурной формы, оптимального объема, деталей и рефлексии над проектом. 

Выставка станет своеобразным рассказом о преимуществах такого подхода к проектированию и, возможно, привлечет внимание начинающих архитекторов к ручной графике. Кстати, в процессе подготовки выставки мы издали книгу под название Severin Sketchbook, в которой собрана большая часть эскизов, ее презентация также состоится на открытии «От линии к объему».

Выставка «От линии к объему» работает с 21 февраля по 8 апреля 2018 года

Беседовала: Нина Ратова

21 апреля начинается новый учебный год в образовательной программе «Управление территориальным развитием» (УТРО), которую организуют Архитектурная школа МАРШ и РАНХиГС. Кураторы программы - Илья Токарев и Вячеслав Иванов, партнеры компании «ПРОМКОД» - вводят в курс дела.

На фото – Анна Носова, Илья Токарев, Александр Красавцев, кураторы программы УТРО, партнеры компании «ПРОМКОД»

На фото – Никита Токарев, директор Архитектурной школы МАРШ и Вячеслав Иванов, куратор программы УТРО

Расскажите о своей истории взаимоотношения с образовательной программой по развитию территорий, которую будете курировать в течении 2018-2019 учебного года. Как УТРО началось в вашей жизни?

Вячеслав Иванов:

С 2013 году я работал в «Архполисе», где вместе с Алексом Столяриком занимался созданием программы «Новые лидеры территориального развития» (НЛТР) – предшественницы УТРО. Образовательные институции МАРШ и РАНИГС были в проекте с самого начала. В 2016 году НЛТР приостановила свою деятельность фактически на целый год. За это время ничего сопоставимого по уровню и эффективности не возникло. Поэтому сейчас в программу УТРО меня привело …желание ее создать заново или точнее перезапустить. Как оказалось, программа нужна. Вот мы и решили с коллегами, каждый из которых – выпускник НЛТР, продолжить работу программы в новых экономических реалиях и под новым брендом – УТРО.

Тема развития территорий в отличии от программы из моей жизни никуда не уходила. После «Архполиса» я занимался развитием парка Никола-Ленивец в качестве заместителя директора по девелопменту. В 2015 году я переехал в Данию, где работал в крупнейшем датском фонде Realdania, специализирующемся на реализации девелоперских проектов по всей стране. В прошлом году я организовал крупнейшую летнюю школу для 600 студентов архитекторов в городе Фредеричия (Дания). Параллельно я более полугода проработал в отделе стратегического развития мэрии Фредеричии. Сейчас в Дании у меня свой старт-ап, целью которого является увеличение биоразнообразия в городах (раскрывать подробности пока не могу).

Илья Токарев:

Сразу после того, как я получил архитектурное образование, я начал искать ответы на вопрос: «Как комплексно работать с объектами недвижимости?». Все упиралось в то, что я должен был бы пойти сперва в Высшую школу урбанистики, потом – в Высшую школу экономики, чтобы в каждой институции получить ограниченный корпус знаний. Теоретически, потратив 3-4 года я бы собрал в кучу все, что мне было нужно. Но комплексной программы, которая давала бы всестороннее представление о том, как работать с территориями, на тот момент не было. Была только «Стрелка», но то, как они занимаются урбанистикой с ориентированностью на медийность, без охвата, например, управленческого сегмента, меня не устраивало.

Программа НЛТР (с 2018 года – УТРО) привлекла меня тем, что предлагала подойти к территории с разных позиций: девелопера, экономиста, юриста, чиновника, а не только архитектора и маркетолога. Я стал регулярно посещать защиты работ ребят из программы в МАРШе и РАНХиГС, наблюдать за результатом их работы над кейсами. Вот эти результаты и стали ответом на мой внутренний вопрос. Так я стал студентом. В рамках программы с командой мы работали над кейсом комплексного развития территории «ВНИИМЕТМАШ».

Наша компания «ПРОМКОД» появилась на основе этого кейса. Сейчас в ней партнерами выступают четыре человека: кроме меня и Славы это - Александр Красавцев, который до этого 10 лет отработал в Управлении архитектуры Тверской области, где сделал карьеру и решил присоединиться к нам. А также Анна Носова, с которой мы познакомились на «ВНИИМЕТМАШе». Все четверо мы будем кураторами программы УТРО в 2018-2019 учебном году.

На фото – защита проектных работ студентов программы НЛТР

Расскажите, как группа вчерашних студентов стала профессиональной командой по развитию территорий?

Илья Токарев:

Три из четырех компаний на рынке появились в результате того, что их создатели учились вместе. Это история и про нас. Еще в процессе учебы по программе НЛТР и работы над кейсом комплексного развития территории московской промзоны «ВНИИМЕТМАШ» нас целой командой позвали на работу в Департамент науки, промышленной политики и предпринимательства города Москвы в создаваемое там «с нуля» ГБУ «Агентство промышленного развития», где мы разрабатывали проекты реорганизации уже для нескольких столичных промзон.

Вячеслав Иванов:

В Агентстве мы работали с территориями «ржавого пояса» города Москвы. Наша задача заключалась в том, чтобы подвести их под статус территорий комплексного устойчивого развития. Для этого мы разработали ряд критериев оценки и далее уже анализировали, подходит ли та или иная промзона под данное определение, и если да, то как сделать, чтобы дать ей толчок для развития. Допустим, как из брошенного завода сделать что-то эффективное, прежде всего для города, приносящее ему доход. В результате 7 «ржавых» территорий с которыми мы работали вошли в Правила землепользования и застройки города Москвы, как территории комплексного устойчивого развития.

Илья Токарев:

На самом деле, руководители Агентства промышленного развития пригласили меня для консультации на тему: какие специалисты нужны, чтобы эффективно организовать работу Агентства, а также сколько нужно времени, чтобы собрать команду? Я, разумеется, сказал, что нужны именно такие специалисты, как мы, назвал все фамилии, и сказал, что мне нужно две недели. Так и получилось. Агентство, по сути, с нас начало свою деятельность. Мы сформировали функциональное наполнение и принцип его работы. А потом, сделав этот старт-ап, мы решили, что пора начать работать на себя.

Вячеслав Иванов:

Очень важным индикатором того, что мы окончательно поняли, что сработались, как команда, был конкурс на концепцию редевелопмента недостроенного автотехнического центра Фольксвагена, в котором мы участвовали как междисциплинарный консорциум MAParchitects и «ПРОМКОД» и победили. Наша концепция создания Центра «Дмитровка» включала в себя архитектурно-планировочные решения, предложение по функциональному перепрограммированию объекта и устойчивую финансовую модель. Изначально конкурс позиционировался как архитектурный, но в процессе заказчику понадобилась еще и экономика. Кстати, я подключился к команде «ПРОМКОДА» как раз на этапе конкурса, чтобы закрыть задачу, связанную с финансовой аналитикой и моделированием. После победы в конкурсе Аня, Саша и Илья предложили мне стать партнером компании, и я согласился. Мне понравилось работать в команде, ребята - профессионалы, каждый в своей области, и мои компетенции отлично «вливались» в общую деятельность компании. После конкурса было ясно, что вместе мы можем многое. Я большую часть времени живу в Дании, поэтому именно такая форма участия в российских проектах подходит для меня лучше всего.

Кто из вас в компании главный? Как вы делите между собой задачи при работе над проектом?

Илья Токарев:

Я - руководящий партнер компании. Правда, в основном это выражается в том, что выдаю сотрудникам деньги… А если серьезно, то в нашем бизнесе руководитель не может выполнять только административный функционал. Поэтому при работе над проектом я отвечаю за вопросы архитектуры, занимаюсь аналитикой. Так, например, в рамках конкурса по Дмитровке, Саша занимался юридической частью, Аня – градостроительной, Слава отвечал за финансовую модель, наш партнер MAParchitects – собственно за архитектуру. А я занимался тем, что искал на рынке примеры, аналоги, сравнивал данные и анализировал положение данного участка в городе, чтобы понимать, что будет best use для объекта и его собственника.

Вячеслав Иванов:

Я принимаю участие на всех стадиях подготовки проекта от выявления «точек роста» территории до оценки эффективности проекта. Мой европейский опыт помогает команде находить нетривиальные для России решения. При этом, мой «конек» - это моделирование будущего территории, в первую очередь, с финансово-экономической точки зрения.

Концепция реорганизации промышленной зоны «ВНИИМЕТМАШ», разработанная выпускниками программы НЛТР. Команда: Илья Токарев, архитектор, Анастасия Воротникова, специалист по рекламе, Анна Носова, архитектор, Дмитрий Балыков, архитектор-дизайнер.

Вы создали компанию, имея в портфеле проектов одно продолжение работы над студенческим кейсом «МЕТМАШ» и один выигранный конкурс по Дмитровке. Насколько устойчиво вы себя ощущали на старте? Каковы были риски, что «не выстрелит»?

Илья Токарев:

Во-первых, любой старт-ап – это риск. Во-вторых, любое архитектурное бюро начинается с маленьких заказов, после чего у него появляется первый большой заказ и начинается большая игра. Мы рисковали только своим временем, которое могло быть потрачено впустую. Но этого не произошло. Просто вы должны понимать, что свой бизнес, особенно старт-ап – это круглосуточное занятие - 24/7. И если вы готовы потратить хотя бы 1,5-2 года своей жизни на это, то у вас все будет хорошо.

На самом деле, ощущение старт-апа – очень продуктивно для бизнес-процессов. Например, General Electric до сих пор считает, что они – старт-ап, хотя это – международная компания с многолетней историей. Но они вот так себя позиционируют внутри своей компании. А поскольку для нас каждый новый заказ – это индивидуальная история, с каким-то нестандартным подходом к решению задач собственника, то получается, что каждый проект – это своего рода старт-ап, по крайней мере для нас самих.

Кто ваши конкуренты?

Илья Токарев:

Сейчас на рынке на наш взгляд есть 4 компании, помимо КБ «Стрелка», оказывающие услуги по комплексному развитию территорий, Агентство стратегического развития «ЦЕНТР», «Новая земля», «НЛТР-Практика» и «ПРОМКОД». Остальные – это крупные консалтинговые, градостроительные или управляющие компании, которые предлагают данную услугу, как дополнительную или занимаются узко специализированными подходами, как правило, стандартными.

Но ваши потенциальные заказчики зачастую предпочитают покупать именно стандартные услуги у крупных консалтеров, хотя бы потому, что так проще обосновать выбор подрядчика в совете директоров. Что вы можете предложить рынку в качестве альтернативы?

Вячеслав Иванов:

Скорость, качество, «индпошив». Если серьезно, то мы не занимаемся «коробочными» решениями в области создания концепций или экономических моделей по развитию территорий. Любой наш проект рассчитан на индивидуальный подход. Наше решение всегда будет вариативно, оно позволит заказчику гибко настраивать его в привязке к территории и обстоятельствам. При этом работа как внутри компании, так и с контрагентами построена так, что мы реализуют все задачи в любом объеме в кратчайшие сроки.

Демпингуете?

Вячеслав Иванов:

В прямом смысле нет. Другое дело, что цена у задачи может быть разной. Приведу пример с одной из территорий, где мы сейчас занимаемся созданием рекреационно-туристического кластера. В свое время очень многие консалтинговые, архитектурные, управляющие компании сходили на эту территорию и «вынесли» из собственников большие деньги за свои услуги и продукты. Сейчас таких бюджетов уже нет. Правообладатель предлагает меньше, а спрашивает больше. Для многих компаний это уже неприемлемо. А мы работаем в той реальности, которая есть. Что касается стоимости наших услуг среди конкурентов, то она – вполне рыночная. Разумеется, если сравнивать цену на нашу, допустим, аналитическую работу с ценой на сопоставимый труд от крупной консалтинговой компании, то последняя будет стоить значительно дороже, просто в силу того, что ценообразование у «крупняка» выстаивается иначе. У нас нет необходимости содержать широкий штат бухгалтеров, менеджеров, помощников и секретарей, при этом располагаем широкой сетью партнеров готовых подключиться на самые неординарные задачи.

Концепция создания центра городской жизни на месте «Новой ивановской мануфактуры». Работа студентов программы НЛТР. Команда: Михаил Шатров, Мария Савченкова, Татьяна Гренадерова, Андрей Княжевский, Евгений Ага, Александр Петров, Александр Неупокоев.

Индивидуальный подход к территории, о котором вы все время говорите, предполагает, как правило, коррекцию или существенный пересмотр изначальных планов собственника по развитию его актива. А ведь далеко не всем нравится признавать свои ошибки в планировании. В этом плане вы – не удобный подрядчик. Не приводит ли это к потерям в заказах?

Илья Токарев:

Собственник очень хорошо понимает язык денег, когда в цифрах доказывается, что есть более эффективные решения, чем он сам выдумал. А дополнительная финансовая выгода – это всегда удобно. К тому же мы некоторые вещи делаем сверх того, что написано заказчиком в стартовом задании. Просто не всегда заказчик знает, что ему нужно, но если показать ему выгодность конкретных опций, то либо в рамках текущих отношений, либо позже, он их купит. Речь может идти о следующей ситуации: допустим, собственник земли хочет построить на ней торгово-развлекательный центр. Мы же вместо того, чтобы слепо выполнять его задание, можем предложить пойти другим путем, добавить в проект другие функции, которые увеличат его капитализацию.

Толчком для коррекции стартового задания может быть банальный опрос местных жителей, который, например, покажет, что никакой ТЦ им не нужен. Далее уже нужно исследовать территорию под другим углом зрения, анализировать ее с точки зрения поведенческой модели людей, которые, например, могут не поехать в новую торговую зону, поскольку там очень неудобный заезд. Из таких поведенческих привычек людей и складывается в конечном итоге успешность проекта. Ведь почему, например, мы в проекте редевелопмента на Дмитровке приняли решение делать там основной функцией склады индивидуального хранения? Просто потому, что поняли, что люди на этой территории не будут вести себя так, как в торговом центре и им нужно предложить совершенно иной тип услуги.

Вячеслав Иванов:

Помимо индивидуального подхода и адекватной стоимости работ заказчиков привлекает возможность долгосрочных отношений. Большинство проектов территориального развития – история на 5 лет и больше. Менять подрядчика на полпути, срочно искать ему замену – это издержки и риск потери качества услуг. Чтобы этого не произошло нужно находится в постоянном диалоге с заказчиком и партнерами, чтобы у всех участников был положительный опыт взаимодействия, и оставалась заинтересованность работать друг с другом. Так, например, после конкурса на Дмитровке мы продолжаем работу с заказчиком, а также реализовали еще несколько проектов вместе с нашими коллегами из MAP architects, и очень надеюсь, что это сотрудничество продолжиться и в будущем.

Как и в каком направлении «ПРОМКОД» намерен двигаться далее?

Илья Токарев:

В долгосрочных планах у нас стоит реализация своих собственных инвестиционных проектов на нашей собственной недвижимости, с нашими ресурсами, методиками, наконец, с нашим представлением о том, как данная территория должна развиваться. То есть, цель «проста» – стать новым форматов девелопмента. Для европейского рынка это – нормальный подход, когда есть комплексные команды, которые все делают «под ключ»: от оценки и стройки до управления. Для России это пока не стандартный подход. Существующие крупные девелоперы пока только идут к нему, привлекая или покупая команды на недостающий функционал. Но, возможно, мы к такой управленческой модели дойдем быстрее. - Переходим от бизнес-планов к учебному расписанию.

Зачем вашей команде программа «УТРО», куда вы в полном составе пошли, как кураторы курса?

Илья Токарев:

А это нас всех Слава зажег!

Вячеслав Иванов:

Я бы скорее сказал, что «ПРОМКОД» зажег УТРО. Инициатива запустить программу принадлежит именно нам. Ведь так или иначе, мы все познакомились благодаря программе НЛТР: я участвовал в создании программы, ребята учились на третьем наборе, а познакомила нас тоже студентка НЛТР - Ольга Слинько. С моей точки зрения, этот факт, помноженный на нашу успешную совместную деятельность в рамках компании - наглядное подтверждение тому, что подобная программа нужна, и кому как не нам ее делать.

Илья Токарев:

Мы сформировались, как компания, обросли крутыми специалистами, партнерами, учась на программе НЛТР. А поскольку Слава Иванов – один из авторов программы НЛТР, то это была его идея, которой он нас всех заразил. Мы провели переговоры с коллегами из РАНХиГС и МАРШа и пришли к выводу что стоит сделать акцент на формирование команд. Еще когда мы планировали перезагрузку программы, то встретились с выпускниками и заинтересованными людьми, разговаривали порядка трех часов в МАРШе. Пришло порядка 20 человек. Получилась своего рода фокус-группа, участники которой сформулировали, что им не хватает в работе, чему они хотят научиться. Результаты этого трехчасового марафона легли в основу программу УТРО 2018-2019 учебного года.

Спрос на специалистов по территориальному развитию сейчас вырос многократно. Вот только учат на них не тех, кто будет работать «на земле», а чиновников – глав муниципалитетов, которые, проучившись, возвращаются к себе с дипломом и говорят своим помощникам: вот, дескать, тебе методички, книжки, ты почитай и скажи мне, чему меня научили! Мы же делаем программу для того уровня специалистов среднего звена, которые сейчас занимают, например, должность руководителя отдела, хотят подрасти и анализировать территорией в целом, понимать, что делают их коллеги из соседнего отдела, учиться взаимодействовать с ними не в режиме бюрократических «отписок».

Заказ на крупные проекты по территориальному развитию есть, создаются проектные офисы, но люди не понимают, как это работает, что нужно знать и делать. Фактически любые государственные задачи сейчас – это некие кейсы по развитию территории, с которыми нужно правильно работать. Вот программа УТРО – и есть та самая институция, которая может научить этому.

Вы говорите о том, зачем это нужно рынку, но не объясняете, зачем это нужно вам? «ПРОМКОД» — не благотворительная организация, вы сейчас это доказали в нашем разговоре. Что вы хотите получить от УТРО на самом деле?

Вячеслав Иванов:

Что касается наших «корыстных» планов, то мы рассчитываем получить новые идеи, новых коллег и партнеров, возможность для лабораторной апробации экспериментальных решений. Не будем скрывать, что образовательный проект – это еще и чуть более легкий путь в нужные и важные кабинеты.

Занимаясь развитием территорий, мы столкнулись с тем, что не всегда те же чиновники понимают суть наших продуктов. Поэтому УТРО для нас – это еще и такой способ «выращивания» кадров, которые потом будут говорить с нами на одном языке. По сути, речь идет о создании сообщества выпускников программы, к которым при работе над проектами можно будет обратиться не только как к представителю некой функции, но и как к коллеге и «однокашнику».

В чем особенность программы после ее возобновления?

Вячеслав Иванов:

Отличительными чертами программы являются проектный подход, командная работа слушателей в Территориальных мастерских, полная погруженность в проблемы и задачи рассматриваемой территории, итоговая работа - реальный проект развития, который может реализовываться на местности. Три выпуска слушателей НЛТР дали стране несколько десятков специалистов с набором прикладных компетенций, необходимых для стратегического видения, грамотного планирования и реализации проекта развития территории. Многие выпускники программы успешно работают над реновацией, ревитализацией, развитием территорий в центральной России.

После возобновления программы мы сохранили модульную основу образовательного процесса. Но само его содержание трансформировалось под новые рыночные условия. В 2018-2019 учебном году мы сделаем достаточно большой упор на анализ среды, в том числе, с использованием новых инструментов, таких, как, например, BIG DATA. Также мы добавили в программу больше практики на территории, когда студенты идут на реальную землю, делают на ней что-то своими руками, а затем анализируют, что приживается в ходе такого эксперимента.

Программа УТРО рассчитана на уже состоявшихся профессионально людей. Что у вас есть им сказать?

Вячеслав Иванов:

У нас нет задачи сказать, есть задача помочь. Мы – не преподаватели, а кураторы курса. Мы прошли в свое время обучение, поэтому понимаем, как и куда студенты будут двигаться. Программа УТРО – это такой очень прикладной инструмент, система образования, при которой ты одновременно делаешь и учишься. Задача кураторов – научить пользоваться данным инструментом максимально эффективно. Мы – проводники между преподавателями и студентами. В этом году кураторы программы впервые привязаны к кейсам, которые студенты будут решать в течении всего учебного года. Предполагается, что куратор, будучи погружен в специфику конкретного кейса, помогает студентам в коммуникации с профильными ведомствами, сбором и анализом информации.

Какие кейсы студенты УТРО будут разрабатывать в 2018-2019 учебном году?

Вячеслав Иванов:

У нас уже достигнуты договоренности по включению в программу как кейсов, например, проекта создания авиастроительного-выставочного кластера в городе Жуковском, а также проекта создания управленческой модели для центрального парка города Королева. На стадии переговоров находится кейс в Новогородской области – концепция масштабного парка развлечения. Возможно, что коллекция кейсов пополнится проектом комплексного развития территории в Подмосковье от одного крупнейшего землевладельца Подмосковья, а также одним из проектов программы реновации в Москве.

Кто преподаватели УТРО?

Вячеслав Иванов:

Преподавательский состав УТРО делится на две условные группы. В первую входят преподаватели и сотрудники РАНХиГС – представители академической среды с компетенциями в сфере управления проектами, менеджмента, права, государственного управления. Вторая группа – это представители деловой среды, включая ведущих экспертов из девелоперских компаний, профильных министерств и ведомств – специалистов, которые не только применяют существующие правила и нормы на практике, но и являются их авторами. Пул этих экспертов будет окончательно сформирован в феврале.

Какова будет занятость студентов УТРО?

Илья Токарев:

Обучение происходит три раза в неделю, включая субботу. На самом деле, это – немало, учитывая, что подавляющее большинство студентов – работающие люди. Нужно понимать, что целый год ты будешь жить и работать в очень жестком режиме. Из нашего опыта могу сказать, что работа над кейсами в рамках программы занимала у нас абсолютно все свободное время. Организаторы программы на старте нам говорили: вы забудете, что есть спортзал, кино, встречи с друзьями, вы будете все это время работать над проектами. Мы, признаться, им не верили, но оказалось, что так оно и есть.

Главное, на мой взгляд, определиться не по времени, которое ты потратишь на обучение, а по целям. Вот иллюстрация на тему: на обучение по программе как-то поступил руководитель крупной девелоперской компании из Набережных Челнов. Он каждый раз летал к нам на занятия на самолете. Когда же он получил все, что хотел, то просто перестал заниматься, о чем очень аргументировано сообщил всем. Это был абсолютно осознанный выбор состоявшегося человека, который понял, что ему не хватает определенных компетенций, и полетел их добирать. А когда он решил свои задачи, то полетел уже своим собственным курсом.

Беседовала Оксана Надыкто

Вадим Греков, исполнительный директор «Моспроекта-4»

- Вадим, давайте попробуем подвести итоги уходящего года в архитектурно-градостроительной отрасли. Какие события представляются вам наиболее важными и интересными для Москвы?

- На мой взгляд, 2017-ый год стал логичным продолжением предыдущей «пятилетки», когда город повернулся лицом к архитектуре и почувствовал в ней необходимость. Не просто в строительстве квадратных метров и ТЭПов, а в наполнение их качественными архитектурными решениями.

- Город – это кто в данном контексте?

- Город – это бизнес-среда, в которой за последние годы здесь был настроен такой механизм отбора и оценки градостроительных объектов, благодаря которому архитектура стала востребованной у тех, кто ее делает, и тех, кто ее заказывает. Сегодня становится все более дурным тоном делать некрасивые здания. Конечно, деловая среда состоит из разных людей, со своими субъективными вкусами, и каждый мог бы их перенести на проект, однако сейчас для этой субъективности остается меньше возможностей, и в отрасли начинает преобладать здравый архитектурный смысл.

Одним из фильтром здесь является Москомархитектура, которая отбирает и корректирует градостроительные решения. Однако и сами девелоперы стали проводить все больше конкурсов: как внутренних, так и международных. Во главу угла уже не ставится погоня за самыми дешевыми квадратными метрами. Даже если экономические аспекты проекта весомы, вопросы архитектуры в нем также становятся востребованными и значимыми.

- Получается, что основанием для перемен становится не финансовая, не юридическая, а этическая конструкция, когда строить некрасиво – неприлично?

- Да, пока это так. Понятно, что профессиональная этика – слишком хрупкий механизм регулирования, который может развалиться в любой момент. Но сейчас баланс между хорошей архитектурой и экономическими «хотелками» и вкусами вдруг стал перевешиваться в сторону архитектуры. Богатый инвестор уже не принимает решение в пользу своего вкуса и своей экономики, а привлекает для этого профессиональное сообщество. Это чрезвычайно важно. Ведь долгое время считалось, что тот, кто платит деньги, тот и заказывает музыку. Чего в случае с городским пространством не может быть. В архитектуре инструментом принятия решения оценки должно быть, на мой взгляд, только экспертное сообщество, в виде жюри конкурса или того же Архсовета.

- Каков ваш личный список главных проектов года, отвечающий критериям «здравого архитектурного смысла»?

- Не буду, наверное, оригинален, если начну с Парка «Зарядье». Несмотря на множество критики и неоднозначных оценок, которые сопровождают этот проект, я оцениваю его как невероятный прорыв в градостроительстве: от идеи до воплощения. То, что в центре города дорогая земля превращена в парк и наполнена только общественной функцией с минимумом коммерческого содержания – это уже одна победа. То, что проект сделан максимально приближенным к выигранной в результате конкурса концепции - это другая победа. Кроме «Зарядья», в 2017 году прошли другие очень интересные конкурсы по застройке крупных территорий в Москве, в частности, могу отметить конкурс по участку Тушинского аэродрома, куда также были привлечены звезды первой величины. Были и иные локальные конкурсы, под которые организовывались профессиональные команды жюри, прозрачные процедуры оценки, все было на высоком уровне проведено и принято.

Интересно будет смотреть, что будет с этими проектами дальше, поскольку любой архитектурный конкурс – это поединок между архитекторами и девелоперами. Последние уже в процессе реализации начинают осознавать, что можно было бы сделать дешевле, эффективнее с точки зрения ТЭПов, и, к сожалению, забывают ту эйфорию, которая была при принятии решения. Иногда девелопер в этом поединке побеждает. Иногда – проигрывает. И мы все знаем авторов, которые несмотря ни на что, добиваются реализации своего проекта!

Перечисляя значимые события года, невозможно пройти мимо программы реновации. Думаю, что ни в Москве, ни в мире не было сопоставимых по масштабу затей: когда в единицу времени ставится задача перестроить 20% городской территории. Сразу же возникла необходимость разрушить кучу стереотипов – не столько архитектурных, сколько ментальных. Я немало общаюсь с людьми и знаю, что даже те, кто живет в совсем ветхих «хрущевках», тоже активно сопротивляются.

- Программа реновации разделила Москву – как экспертную, так и обывательскую – на два лагеря. Что с этим делать?

- Любые масштабные перемены порождают противоборствующие лагеря. Всегда кто-то принимает сторону «оппозиции», а кто-то начинает толкать идею вперед. Другое дело, что дальше эти лагеря начнут биться на под-лагеря, процесс дробления продолжится и развалится до «молекулярного» уровня. И это, наверное, хорошо, потому что тогда обсуждение локализуется на отдельных площадках, связанных с судьбой конкретного дома.

- Сейчас все немного придавлены масштабом?

- Отчасти это действительно так. Одни видят в реновации чисто материальный раздел, другие думают, что остались не у дел, а мимо проплыл такой пароход. В целом, я позитивно оцениваю тот факт, что общество разделилось. В спорах рождается истина. Многие, как мне кажется, просто не понимают и не принимают масштаба. Даже нам, в компании, которая занимается социальной архитектурой, трудно поверить, что город потянет программу, что найдется столько профессиональных команд, которые смогут это реализовать.

Если же перейти от опасений к обсуждению концептуальной составляющей программы реновации, то здесь, на мой взгляд, речь идет о том, о чем уже не один год говорят профессионалы: о создании и масштабировании модели «города в городе». Предполагается, что в каждую из локальных сред будет внесена так называемая «третья» функция. Окраины перестанут быть просто «спальными» кварталами, их придется наполнять, отчасти, возможно, искусственно досуговыми, культурными, образовательными функциями, создавая самодостаточные микро-системы, которые дадут возможность людям жить на своей территории, получая все блага цивилизации, а также возможности приложения своих сил.

- Идея децентрализации Москвы уже несколько лет обсуждается профессиональным сообществом в режиме «много слов, мало дела». Если она не прижилась до реновации, почему она будет реализована во время нее?

- Потому что до реновации возможности создать что-то подобное фактически и не было. Создавались только локальные жилые комплексы, которые могли быть прообразом (очевидный пример – «Микрогород в лесу»), но глобальной средой это не стало. В таком масштабе это никто не пробовал. Все разговоры были теоретическими и аналоговыми. Аналогов в мире мы знаем много: начиная от Барселоны, заканчивая Веной, которая активно реновировалась. Везде можно посмотреть, как это работает, и увидеть, что там, где это хорошо и красиво, там удалось создать микро-среды, в какой-то степени самодостаточные.

Архитектура в создании таких социальных микро-городов выходит на первый план. Потому что неудачно сделанная архитектура будет убивать всю идею. И мастерство архитекторов, которые будут в этом участвовать, должно быть на первом плане. Только «звездная», мастерски сделанная архитектура, может сформировать новую жилую среду. К сожалению, этого пока ни город, ни будущие переселенцы не понимают в достаточной степени. Социальная архитектура – это очень сложная проектировочная, градостроительная задача. Когда власти европейских городов думают о реновации промзон или иных отслуживших свой век городских сред, они проводят самые интересные конкурсы на тему социальной архитектуры.

Москва, как мне кажется, тоже может пойти по этому пути. Пример тому – конкурс на пять площадок реновации, которые проводит сейчас Москомархитектура. В нем участвуют российские и мировые «звезды». Мы там со Стивеном Холлом выступаем по участку на Вернадского, бюро Захи Хадид сделало невероятно красивый проект. Среди конкурсных работ есть супер-практичные проекты, имеющие право на жизнь, а также супер-арт-проекты, которые выглядят, на первый взгляд, утопично и «бумажно», но которые, как мне кажется, нужно попробовать реализовать во чтобы то ни стало на нескольких площадках в Москве, чтобы были такие маячки. Мне кажется крайне важным, чтобы шедевры архитектурной мысли реализовывались не только в элитных девелоперских историях, но и в социальном жилье. Это обеспечит прорыв темы реновации.

- Давайте включим в сферу нашего разговора конечных потребителей архитектурного продукта программы реновации – собственно жителей. Их планируется стройными рядами препроводить в светлое арт-пространство и приказать там жить и быть счастливыми?

- Я много общаюсь не только с горожанами, но и с префектами тех районов, где наша компания будет заниматься проектами реновации, и вынужден констатировать, что для людей, которые прожили на одном месте 50 лет, все это настолько непривычно, неожиданно, что уже только поэтому воспринимается в штыки. И здесь, конечно, очень важно доверие к тому, кто будет реализовывать проекты, а также его возможности к убеждению и разъяснению. Самое трудное – это объяснять людям, что такое качественная архитектура. Они говорят: а мне не нравится! Мы пытаемся объяснять, что, дескать, есть же жюри, эксперты, которые являются продвинутыми архитекторами, и которые говорят, что это – красиво. Люди выслушивают и в ответ: «А мне все равно не нравится!». Здесь конечно мы вступаем в спор с общекультурным уровнем и привычкой отрицать любые перемены, и это придется как-то преодолевать.

- Программа реновация - проект долгий, разговор у всех со всеми предстоит не всегда лицеприятный и бесконечный. Вы полагаете, у лидеров реновации хватит ресурса годами вести диалог с горожанами?

- Одни архитекторы вряд ли смогут вытянуть этот разговор. Мне кажется важным, чтобы инициатива диалога с горожанами шла от города. Представителям власти придется найти в себе силы и ресурсы, чтобы сдерживать волну «нездорового» народного сопротивления и как-то ее преодолевать, а не идти на поводу. Возможно, придется, в том числе, и «силой» защищать те архитектурно-градостроительные решения, в которые они сами верят, продолжая, тем не менее, этот диалог. Хотя бесконечным он не будет. На стадии проектирования, например, он утихнет очень быстро. Мы знаем на практике, что один, два раза все собрались, на третий раз придет половина, на четвертый – не придет никто.

Однако диалог с горожанами вспыхнет с новой невероятной силой, когда начнутся первые котлованы. Будут валить строительные заборы, возмущаться каждым спиленным деревом. То, насколько это выглядит красиво на выставке проектов реновации в Доме на Брестской, настолько же будет неудобно, некомфортно для людей во время строительства. Как в данной ситуации вести диалог, я, честно говоря, мало представляю. У города просто не будет такого количества сил, чтобы реагировать на все точечные очаги возмущения, связанные с программой реновации, которые потенциально могут возникнуть. Эти риски никто не анализировал в таком масштабе.

На мой взгляд, плотность в программе все-таки преувеличена по отношению к тому, как могло бы быть. Идеальная реновация была бы в масштабе 1:1,5. Тогда можно было бы активно использовать малоэтажную застройку, которая всегда более человечна. Но понятно, что у Москвы просто нет таких экономических ресурсов. Поэтому, наверное, все это как-то считалось, что и привело к появлению того коэффициента плотности, с которым нам всем придется иметь дело, и каких-то условных ограничений по высоте – до 14 этажей. Хотя я, как практик, понимаю, что в ряде случаев это будет невозможно, придется делать плотнее и строить выше – просто, чтобы решить первоначальные задачи по расселению. Это уже вызовет сопротивление!

- Программа реновации отчасти закрыла тему Новой Москвы, которая сразу стала не интересной. Поскольку способы принятия стартового решения в обеих историях были похожи, возникает вопрос: не произойдет ли нечто подобное снова?

- Реновация, можно сказать, вбила последний гвоздь в «крышку гроба» Новой Москвы. Конечно, у девелоперов пропал интерес заниматься удаленными территориями, когда в самой столице открываются такие привлекательные площадки, которые со временем превратятся в квадратные метры. Сейчас складывается впечатление, что одна программа заменила другую. Мне кажется, что программа реновации будет все-таки реализована, несмотря на все риски. Главное, чтобы в процессе реализации не потеряли качество, не кончились деньги, и не махнули бы рукой, сказав: «Все, хватит, теперь будем строить панельки!». Это будет, конечно, трагедия для города.

Как будет устроено управление данным процессом, как будет работать архитектурный фильтры – этот вопрос стоит очень остро. Создается Фонд реновации, обсуждались еще какие-то организации, но мне кажется, что этого не просто мало, а не в ту сторону. Я, со своей стороны, говорил о создании прикладного института реновации, который в качестве единого центра одновременно занимался бы исследованиями, архитектурой и технологиями, потому что, если все это отдать на откуп в разные концы, то будут проблемы при «сшивке» решений. Речи о создании такой организации пока не идет, потому что все, наверное, сочтут ее еще одним обременением для городской структуры. Но если ничего подобного не будет создано, то получится как в басне «Лебедь, рак и щука»...

На фото вверху и внизу: Моспроект-4.  Жилые дома и комплекс апартаментов на Большой Серебрянической набережной. Проект на стадии экспертизы.

- Чем 2017 год запомнится для вашей компании?

- За этот год нам удалось существенно продвинуть несколько своих проектов. Например, квартал на Большой Серебрянической набережной, который сейчас выходит из экспертизы. Или наш объект в Филях на Береговом проезде (на территории бывшей промзоны), по которому мы получили все разрешения и уже ведем активное строительство. Общая его площадь – 200 000 кв. м., некоторые корпуса уже находятся на уровне 4 этажа. Это – абсолютно социальное жилье, но нового типа. Нам здесь удалось протолкнуть идею интеграции в жилую среду пресловутой «третьей» функции, которая делает ее самодостаточной. То есть мы создали полноценный и при этом относительно дешевый квартал на берегу Москвы-реки практически в центре города.

На фото вверху и внизу: Моспроект-4. Жилая застройка с комплексным благоустройством, Береговой проезд (Фили, Москва), в стадии строительства.

А главное событие года лично для меня заключается в том, что я поверил: в рамках социального, массового жилья можно бесконечно совершенствоваться, ставить интересные архитектурные задачи и решать их, не вылезая ни за бюджет, ни за нормативы, ни даже за страшное слово «квартирография». Мы сейчас придумываем каждый раз, как в рамках этих исходных заданий, создать комфортную жилую среду, чтобы люди чувствовали себя людьми, со своей индивидуальностью, а не некой массой, которая погружена в очередную жилую застройку. Сейчас я понимаю, как это сделать!

СПРАВКА:

V Юбилейная Премия Архсовета Москвы состоится 20 декабря 2017 года в «Доме на Брестской» (ГБУ «Мосстройинформ, 2-ая Брестская, д.6). За победу будут бороться лучшие проекты, получившие утвержденное архитектурно-градостроительное разрешение (АГР) в 2017 году. Отбор традиционно проводится в 6 номинациях: жилой дом эконом-класса; жилой дом повышенной комфортности; объект образования и медицины; объект общественного назначения; объект офисного и административного назначения; объект торгово-бытового назначения. В состав жюри Премии входят члены Архсовета Москвы, ведущие архитекторы столицы, руководители крупнейших проектных бюро и иностранные эксперты под руководством главного архитектора Москвы Сергея Кузнецова.

Беседовала: Оксана Надыкто

Фото предоставлено: Архсовет Москвы

Иллюстрации к проектам предоставлены: Моспроект-4

Сохр

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Президент Союза архитекторов России Николай Шумаков – сторонник радикальных методов в реновации, противник привлечения публики для принятия архитектурных решений. Он с иронией относится к молодым специалистам и со скепсисом – к уровню российской архитектуры в целом. Накануне V Юбилейной Премии Архсовета Москвы Николай Иванович поделился своей оценкой главных событий отрасли 2017 года и все-таки нашел поводы для оптимизма в 2018 году.

Часть 1. «Будем надеяться, что мастера останутся зрячими…»

- Николай Иванович, какими знаковыми проектами и событиями запомнился лично Вам 2017 «архитектурный год»? Начнем с Москвы. Что нового, с вашей точки зрения, произошло в городе, что может повлиять на дальнейшее его развитие?

- Пожалуй, я могу отметить два важных для меня проекта 2017 года. Первый – это ввод в эксплуатацию северного участка Люблинско-Дмитровской линии Московского метрополитена: станции «Фонвизинская», «Бутырская» и «Петровско-Разумовская». Почему для меня это значимо? Во-первых, потому, что я их проектировал, во-вторых, проектировал очень много лет, что, впрочем, характерно для большинства работ над метрополитеном. В-третьих, я очень доволен этими тремя станциями. Просто с годами складывается понимание, какую именно ты архитектуру делаешь, почему и для кого, когда ты за каждую линию несешь ответственность. В этом смысле все три станции сделаны с толком, чувством, расстановкой, причем, именно в той авторской архитектурной стилистике, которую я последнее время пропагандирую и считаю перспективной. Для публики и для себя лично я сформулировал этот стиль как «черно-белая графика». Речь идет об очень жесткой архитектуре, безо всяких «женских начал». Этот стиль подпитан такими мастерами, как Николай Ладовский. Это не означает, что никакую иную архитектуру я не принимаю, просто я мыслю именно такими категориями.

Станция «Бутырская»

Cтанция «Фонвизинская»

Второй объект года, который нельзя не упомянуть, это, конечно, «Зарядье». Парк давно ждали, и не зря – получилась такая сумасшедшая история, которая достойна центра Москвы. «Зарядье» вполне органично соседствует и с Красной площадью, и с Собором Василия Блаженного, с которым по своему архитектурному «сумасшествию» они близки. В проекте парка есть несколько загадочных ситуаций, пусть и не бесспорных, но говорящих о том, что проект делали мастера. Однако, если вспомнить историю зодчих (или одного зодчего, по разным летописным источникам) Постника и Бармы, которым после строительства Собора Василия Блаженного Иван Грозный велел выколоть глаза, то будем надеяться, что с «Зарядьем» такого не случится, и мастера останутся зрячими.

- Каково ваше отношение к тому, как принималось решение о концепции парка и его реализации?

- Разумеется, я высоко оцениваю этот проект. Разве возможно сказать о нем плохо, когда решение о «Зарядье» принималось на самом высоком уровне города и страны?

-Кажется, применительно к данной теме метафору с выколотыми глазами какой-то степени вы адресуете и себе? Что ж, не будем рисковать вашим зрением. Тем более, что итоги года можно подводить разными способами. Например, в виде новых имен на архитектурной сцене. Появились ли какие-то молодые команды, за деятельностью которых вам интересно наблюдать?

- Если продолжить разговаривать про зрение, то что-то у меня, действительно, с ним плоховато, поскольку последнее время я не наблюдаю тех молодых дарований, которые должны были бы появиться на небосклоне. Более того, я вижу, что то, что делают сегодня молодые архитекторы, не совсем, к сожалению, профессионально.

- Обоснуйте, пожалуйста, свою позицию.

- Дело в том, что профессия свелась к рисованию картинок. У большинства молодых архитекторов просто нет подготовки, нет школы. Потому что архитектором, на самом деле, становятся не в МАРХИ, где получают только начальные представления о том, как устроено проектирование. Профессионалом становятся только по «месту прописки». Вот он, условно говоря, распределился куда-то, начал работать. И если он попал не в опытный, высококлассный коллектив, то толку не будет никакого, а тем более, если выпускник организовал какую-то свою контору, как сейчас часто бывает. Если молодого специалиста опытный профессионал не взял за руку и не повел по этой архитектуре, то ничего не получится, человек так дальше и будет – умело или не очень рисовать картинки. А картинки – это не архитектура. Архитектура – это слишком объемная и глубокая профессия, где нужно понимать абсолютно все.

Современные ребята занимаются по сути книжной графикой, «бумажной» архитектурой. Когда они берутся за большие проекты, я понимаю, что им нужно еще лет 10 работать, чтобы соответствовать таким задачам, чтобы на нормальном языке разговаривать со своими же коллегами. Здесь у молодых есть простой выбор: либо они «в песочнице» играют с такими же пацанами, либо общаются с профессионалами на профессиональном языке. Конечно, есть надежда, что кто-то из них вырастет до мастеров, я не так уж пессимистично смотрю на новое поколение. Но сегодня я их как архитекторов не вижу. Давайте обоснуем эту позицию дефектом моего зрения.

Часть 2. Бульдозером по пятиэтажкам!

- Анализируя 2017 год в архитектурно-градостроительной Москве, невозможно пройти мимо темы реновации. Как вы относитесь к этой истории?

- Я выскажу, наверное, непопулярное мнение, но, уверен, что мы сейчас мало занимаемся реновацией. В том плане, что обсуждаем полумеры. Моя позиция радикальная: нужно взять бульдозеры и пройтись по всем пятиэтажкам! Не может Москва жить в той архитектуре, которой являются пятиэтажки. Я знаю, что такой позиции практически никто не придерживается, но такова уж моя планида. Я считаю, что все это нужно снести, а на месте снесенного построить те самые, удивительные и сказочные города, в которых и должен жить нормальный человек.

- Сейчас Ваша позиция, действительно, выглядит, радикальной, потому, что официально декларируются более мягкие сценарии реновации, предполагающие внимательное отношение к сложившейся жилой среде и мнению граждан. Или вы предполагаете, что со временем закончатся силы и средства на «терапевтические» методы, и мы перейдем к «хирургии» и бульдозерам?

- Возможно и так. Что касается участия в программе реновации граждан, то это – очень опасный момент. Я категорически против того, чтобы выносить на публичное обсуждение на площадки подобные «Активному гражданину» профессиональные вопросы, такие как архитектура. Это слишком сложная тема даже для специалистов, а уж выносить на публику и получать потом непонятную обратную связь – это вообще никуда не годится! На любом конкурсе, любое профессиональное жюри, которое назначено или избрано, если принимает какое-либо решение, то оно за него и отвечает. А если после решения жюри все это выноситься на «Активный гражданин», где по своим абсолютно непрофессиональным, нелепейшим представлениям об архитектуре, выносят определенный вердикт, то результат будет просто чудовищным. Можно обсуждать с народом название улицы или цвет скамейки, но не нужно дискутировать, где именно и какое архитектурное сооружение должно стоять. Это – прерогатива профессионалов.

- Не считаете ли вы, что уже поздно ограничивать публику в высказываниях? Люди, пользуясь социальными сетями, которые каждого обывателя сделали «архитектурным критиком», активно выражают свое мнение. Так случилось с тем же парком «Зарядье» или памятником Калашникову…

- Речь не идет о том, чтобы вообще не давать народу слова или не прислушиваться к его гласу. Просто на народное обсуждение надо выносить не профессиональные темы, а те вопросы, которые позволят людям «выпустить пар». Если же публика сама выражает свое мнение, как в случае с «Зарядьем», то нужно просто терпеть, не огрызаться ни в коем случае. Терпение и труд – вот и весь рецепт. А с Калашниковым, к сожалению, надо поступить радикально.

- В 2017 году в архитектурно-градостроительной сфере прошло немало конкурсов, профессиональных премий. Как вы относитесь к данному инструменту расстановки акцентов в профессии? Насколько он объективен и эффективен?

- Союз архитекторов России постоянно занимается конкурсами и премиями, используя этот механизм для различных «отметок», поощрений и фиксации интересных направлений. Это – полезно для отрасли и приятно для тех, кого отметили. По крайней мере, институт профессиональных премий снижает процент потенциальных суицидов среди авторов.

- То есть премии и конкурсы в данном контексте – это профилактика «климата» в отрасли?

- Можно и так сказать. Я всегда поддерживаю такие мероприятия. Правда, не всегда надеясь, что победит сильнейший.

- Почему?

- Конкурсы проводятся для разных целей. Каждый из них – конкурс еще и внутри себя. Нужно не только наградить лучших, но и «потрепать по щечке» тех, кто в этом нуждается, с точки зрения организаторов. Один из самых объективных, на мой взгляд, конкурсов – это «Золотое сечение», когда профессиональное сообщество отмечает труд лучших архитекторов, своих собратьев по цеху, когда полностью отсутствует какая-либо конъюнктура и предвзятость, а критерии оценки - талант и профессионализм.

Часть 3. «Панель» придавила нашу архитектуру…»

- Перейдем от новостей архитектуры Москвы к России. Что здесь, как президент Союза архитекторов, вы можете отметить, анализируя уходящий год?

- Современной архитектуры России в принципе не существует. Есть отдельные мастера, которые в виде исключения иногда получают какие-то уникальные заказы, и достаточно грамотно их реализуют. Примеры этому, к сожалению, локализуются в Москве, Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде, в других городах ничего выдающегося, как правило не наблюдается. Дело в том, что в нашей стране полностью отсутствует архитектурная политика. Власть мыслит категориями шестидесятилетней давности, той самой «панелью», которая благополучно придавила нашу архитектуру, которая по сей день под ней и лежит. Союз пытается сейчас на всех уровнях объяснить, и донести до всех, что с такой архитектурой страна развиваться не может и не должна. Хотим жить хорошо и достойно – нужно заниматься архитектурой.

- Речь идет о многострадальном Законе об архитектурной деятельности?

- В том числе и о нем. Концепция закона об архитектуре в настоящее время находится в Минстрое. 20 декабря мы ее будем обсуждать. На следующий год, надеюсь, его будут принимать в Госдуме.

- В завершении поделитесь Вашими прогнозами на будущее? Куда движется архитектурная мысль? Следуете ли Вы за ней или со свойственной Вам иронией, наблюдаете за этим движением?

- Союз никогда не стоит в стороне и не наблюдает за процессом, он всегда в гуще событий. Архитектура – очень инертная отрасль. Изменения в ней происходят десятилетиями. Прямо завтра светлого будущего не наступит. Но я надеюсь, что, шаги, которые мы все (Академия Архитектуры, НОПРИЗ, Союзы Архитекторов) предпринимаем сейчас, приведут к некоторым просветлениям в отрасли. Это дает повод для оптимизма!

СПРАВКА:

V Юбилейная Премия Архсовета Москвы состоится 20 декабря 2017 года в «Доме на Брестской» (ГБУ «Мосстройинформ, 2-ая Брестская, д.6). За победу будут бороться лучшие проекты, получившие утвержденное архитектурно-градостроительное разрешение (АГР) в 2017 году. Отбор традиционно проводится в 6 номинациях: жилой дом эконом-класса; жилой дом повышенной комфортности; объект образования и медицины; объект общественного назначения; объект офисного и административного назначения; объект торгово-бытового назначения. В состав жюри Премии входят члены Архсовета Москвы, ведущие архитекторы столицы, руководители крупнейших проектных бюро и иностранные эксперты под руководством главного архитектора Москвы Сергея Кузнецова.

Фото предоставлены пресс-службой Союза Архитекторов России.

Беседовала Оксана Надыкто

Сохранить

Сохранить

Сохранит

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Продукцию компании LG Electronics отличает футуристический облик и инновационный функционал. Как в целом аналитики компании представляют образ дома будущего, какие дают прогнозы?

 Мы полагаем, что лет через 5-10 в домах людей, живущих на острие высоких технологий, все будет максимально автоматизировано, подчинено голосовому контролю. Лет через 20, а может и раньше, тотальное распространение получит «Интернет вещей» – все домашние «девайсы» будут взаимодействовать между собой. Уже сейчас мы ввели дистанционное Wi-Fi управление во многие наши приборы. В целом компания LG стремится выйти в будущее с новым ультра премиальным брендом LG SIGNATURE.

Мы полагаем, что уровень жизни людей, начавших приобретать продукцию LG, доступную в среднем ценовом сегменте, 20 лет назад, за это время вырос. Сейчас это зрелая, искушенная аудитория, и мы были просто обязаны вырасти вместе с ней, чтобы сегодня предложить ей нечто эстетически совершенное и высочайшего качества. У бренда «говорящее» название –LG SIGNATURE (подпись, - англ.). То есть, это самое лучшее из того, что мы можем дать, то, под чем мы целиком и полностью подписываемся.

В чем особенности четырех предметов LG SIGNATURE – телевизора, холодильника, стиральной машины и воздухоочистителя? В чем их конкурентные преимущества?

 В каждый из этих приборов, помимо чистой, нарисованной одной точной линией формы, над которой работали восемь дизайнеров из команды LG, мы постарались заложить набор уникальных характеристик. Телевизор W7 с OLED-матрицей – ультратонкий, всего 2, 57мм. Он крепится на магнитах, и, учитывая качество изображения (дисплей поддерживает разрешение 4KHDR), телевизор смотрится на стене как картина.

Давно существовал запрос на модель «прозрачного» холодильника, позволяющего видеть содержимое, не открывая дверцу. Но в таком нужно раскладывать продукты идеально, как на витрине магазина, чтобы вид содержимого не портил эстетику интерьера. В суете повседневной жизни это не всегда возможно. Мы нашли компромиссное решение. Холодильник оснащен функцией InstaView® Door-in-Door ™ («Двери-в-двери») - тонированное отделение на двери холодильника, которое становится прозрачным если два раза постучать по поверхности. Один из способов открывания – с помощью сенсора, расположенного в нижней части корпуса. Это очень удобно: когда обе руки заняты, достаточно поднести к сенсору ногу.

У стиральной машины два барабана – можно стирать одновременно на разных режимах,автоматическая дозировка моющего средства, деликатная сушка и круглая сенсорная панель управления, интуитивно понятная, благодаря сходству с интерфейсом смартфонов.

Мы видим, что люди стали больше заботиться о своем здоровье и уделять больше внимания климату, качеству воздуха в доме, поэтому мы включили в премьерный сет абсолютно незаменимую в этом смысле вещь – климатический комплекс. Наш компактный климатический комплексcфункцией Aqua-Сyclone анализирует состав воздуха и показывает его состояние на специальном индикаторе, ионизирует и увлажняет. Это очень востребованный продукт бренда LG SIGNATURE – многие покупают его для каждой комнаты в квартире или доме. Помимо всего прочего, определенный уровень влажности важен и для того, чтобы поддерживать в хорошем состоянии дорогие деревянные полы.

Как LG анализирует нужды потребителей? К примеру, у компании есть такой нестандартный продукт, как шкаф, который чистит, освежает и разглаживает одежду. Как возникла эта модель, почему в LG решили, что она будет пользоваться спросом?

 У парового шкафа LG Styler очень интересный бэкграунд. Мы начали разработку этого продукта более 10 лет назад. Проводили фокус-группы – опрашивали женщин, как можно было бы облегчить им ведение домашнего хозяйства. Узнали, что в первую очередь они хотели бы меньше времени тратить на освежение одежды. И мы разработали паровой шкаф, который дезинфицирует одежду, разглаживает легкие складки, в том числе в нем есть пресс, восстанавливающий стрелки на брюках. Он также устраняет аллергены и неприятные запахи. Я не знаю, насколько это актуально для России, но в мегаполисах Кореи воздух сильно загрязнен, и служащим, а также учащимся, носящим форму, дискомфортно надевать ее два дня подряд без чистки. LG Styler в данном случае – оптимальное решение. А в России его первыми оценили звезды шоу-бизнеса и спортсмены, которые все время проводят в разъездах. В кратких перерывах между гастролями и сборами этот шкаф позволяет быстро освежить сценические костюмы, форму и другую, не сильно испачканную одежду.

Мы знаем, что для некоторых стран LG создает специальные модификации электроники и бытовой техники. Например, для Африки, где бывают перебои электроснабжения, вы сделали холодильник, который может автономно поддерживать заданный температурный режим на протяжении 7 часов. Выпускалась ли какая-то специальная продукция для России?

Компания LG действительно всегда исследует потребности и предпочтения потребителей в каждой стране, где работает, и иногда выпускает бытовую технику по локальным запросам. Вспоминаю еще один интересный пример – в Корее большой популярностью пользуется наш специальный холодильник для кимчи. Это любимое национальное блюдо – квашеные овощи. Для их длительного хранения нужна особая температура. Что касается России, то здесь скорее возникали особые вкусовые предпочтения по форме, цвету, дизайну вещей, а не запрос на какие-то специальные технические характеристики. Одно время в моде были черная, глянцевая электроника и лучше продавались приборы округлых, выпуклых форм. Но сейчас мы видим, что все больше российских потребителей выбирают простой, минималистичный дизайн – как универсальный, без проблем вписывающийся и в классические, и в современные интерьеры.

Вы проводили исследования, насколько в России в настоящее время распространены «умные дома», какой процент потребителей уже пользуется дистанционным Wi-Fi управлением приборами и прочими Hi-End технологиями?

Точных цифр у меня нет. В плане технологий мы уже сегодня можем сделать все, что угодно. Но перспективы «умного дома» в России, как и во всем мире, зависят от его стоимости, точнее от того, сколько потребители готовы платить за высокие технологии. Показательная сфера – робототехника. Уже существует разговаривающий робот, который может поддерживать с вами беседу, петь и читать книги. Но он стоит 70 000 долларов США. Сколько людей захотят его купить? Это не мобильные телефоны, без которых мы уже не можем жить, и поэтому их модельный ряд быстро обновляется, а цены на предыдущие модификации стремительно падают. Да, есть много профессий, в которых роботы могут заменить человека и выполнять определенные действия быстрее и точнее. В США посчитали, что до 40% специальностей в стране через 10 лет может быть заменено роботами. Но если роботы способны так сильно повлиять на нашу жизнь, то это становится вопросом государственной политики. Могут ли правительства допустить массовую безработицу? Вряд ли.

Серьезно затрагивается сфера человеческих прав. Да и общаться мы больше хотим с живыми людьми, чем с роботами. На сегодняшний день самые востребованные и безобидные – роботы-уборщики и роботы-навигаторы. LG, к примеру, производит роботов-гидов для аэропортов. И в системах «умных домов» далеко не все опции оказываются необходимыми. Поэтому мы делаем ставку на отдельные «умные» вещи, которые при желании их владельца могут объединиться и образовать систему.

Алексей Морозов, художник, архитектор, член президиума Российской Академии художеств, директор Московского государственного академического художественного училища памяти 1905 года, автор концепции конференции «ЗИЛАРТ. Искусство и машина»

Алексей, как родилась идея конференции?

Мы вместе с Андреем Молчановым, генеральным директором «Группы ЛСР», в течение трёх дней в Венеции во время архитектурной биеннале в мае прошлого года обсуждали эту идею. Работа была непростой. Прежде всего нужно было подобрать правильных спикеров. Мы специально не концентрировались на Италии. Это получилось само собой. Известные художники, архитекторы, деятели культуры, представители крупных европейских компаний, использующих инновационные технологии в реставрации, обработке мрамора, литейном производстве, то есть большинство спикеров, оказалось именно из Италии. Вот, например, дизайнер Тобиа Скарпа. Для меня фамилия Скарпа сакральна. Карло Скарпа, отец Тобиа, является моим любимым архитектором. Но и Тобиа Скарпа на данный момент автор многих уже ставших классикой объектов интерьерного дизайна, таких, как светильник Biaggio для Flos или диван Bastiano для Knoll. Здесь конечно, однозначно, была личная коннотация.

Алессандро Романини, директора Центра визуальных искусств (Centro Arti Visive di Pietrasanta,Italy) и председателя Научного комитета Фонда Раггианти (Fondazione Ragghianti, Italy), чьи труды посвящены диалогу между искусством и технологией от эпохи Возрождения до наших дней, я знаю лично. Он полгода назад получил назначение и стал председателем Научного комитета Фонда Раггианти. Это очень важная институция; и, вообще, Раггианти очень значимое имя в области искусствоведения, сохранения наследия. Личными друзьями Раггианти были многие гениальные архитекторы, художники, от Ле Корбюзье до Пикассо.

Адольфо Аголини, президент группы компаний Фондериа Мариани (FonderiaMariani) – чемпион в литье. У него отливаются все мировые скульпторы от Джузеппе Пеноне до Фернана Ботеро. Как можно было не пригласить такого человека и не устроить ему встречу с нашими скульпторами, не вовлечь его в дискуссию?!

Стефано Коиай проводит практику для американских студентов-скульпторов. У него удивительный стартап — камнеобрабатывающая фабрика, специализирующаяся на производстве современного искусства. Находится это высоко в горах в глухой горной деревушке. Ели кругом, волки на улицы выходят, сам видел. И сюда приезжают студенты из Бостона, Нью-Йорка, чтобы реализовать свои проекты. Известные скульпторы тоже с ним сотрудничают… к примеру Тони Крегг там работает.

Пьетро Веккио (Рестауроталия/ReRestauroitalioSrl) представляет известнейшую компанию. Они с применением инновационных технологий отреставрировали знаменитую церковь Санто-Стефано-деи-Кавальери в Пизе, спроектированную Джорджо Вазари.

Арон Деметз, замечательный художник (его работы служат иллюстрациями к данной публикации — Прим. ред), на данный момент реализует глобальные проекты с архитектором Петером Цумтором, с режиссером Вимом Вендерсом. Он сам из деревни сефардов, расположенной в горах Тироля. Там из поколения в поколение занимались резьбой по дереву, изготовлением мебели. В какой-то момент появились скульпторы. А роботы -манипуляторы, позволяющие обрабатывать большие блоки дерева, дали Арону новую возможность для самореализации. Его путь как художника на тему конференции «Художник и машина» абсолютно проецируется!

Фотограф Массимо Витали ещё до Гурски, сделал все открытия. Его работы находятся в Гуггенхайм-музее, в Центре-Помпиду, во многих других значимых коллекциях. Он — звезда мировой фотографии.

Сначала мы хотели ещё привлечь и производителей роботов. Есть компании, которые выпускают непосредственно манипуляторы, руки. Если мы говорим, о так называемых антропоморфных манипуляторах, — это немецкая компания KUKA Roboter, японская FANUC, шведская ABB. А если мы говорим о готовом продукте, об интегрированном роботе, который выполняет необходимые задачи в области искусства, то это в основном итальянские компании. Но в какой-то момент мы поняли, что в три дня, отпущенные на конференцию мы просто не уложимся. И сконцентрировались на спикерах, которые используют собственно машину в искусстве: скульпторы, архитекторы, фотограф, дизайнеры, какие-то государственные институции, заинтересованные в том, чтобы урбанистика развивалась максимально гуманно. Сейчас в тренде гуманистическая урбанистика, то есть, единственный правильный путь, который ведёт к идеальному городу.

Что для вас «идеальный город»?

Конечно, мы не можем говорить об идеальном городе в том разрезе, как его видели энциклопедисты 18 века и романтики постренессанса. Архитектурно безупречные: регулярная, радиальная или бионическая планировки не сделают город идеальным. Идеальный город — это совокупность градостроительных решений, общественного вкуса, запроса,сформированного гражданским обществом… Это сложный вопрос. Может быть, в комплексе «Зиларт» получится.

При низкой плотности населения в нашей стране сложно обслуживать современные инфраструктурные проекты и решения… Мне кажется, что российская цивилизация должна опереться именно на машину, на технологии, а не на привлеченную дешёвую рабочую силу. У меня была возможность сравнивать нашего человека с другими европейцами. Я много работал на фабриках, на заводах и здесь и там. Русский человек мало способен к нудному, регулярному труду (непринудительному) изо дня в день, от гудка до гудка. В тоже время русский человек замечательно проявляет себя в труде творческом- в сверхзадаче, в порыве. Нужно высвободить человека для творчества. Искусством человек и должен заниматься. Кибернетика нам в помощь в данном случае.

Расскажите о самых перспективных технологиях, помогающих человеку создавать искусство.

В настоящий момент существуют абсолютно прорывные технологии. Мы привезли итальянское агенство «Артемакина», занимающееся сервисом в области художественного производства, и их партнерскую компанию-стартап из Масса-Ломбарда WASP, специализирующуюся на производстве 3D принтеров, они производят аппараты как для миниатюрной печати, так и гигантские. Есть большой принтер, который может, например, печатать модели размером 60 см в диаметре и высотой 1 м. В принципе, из таких блоков уже можно собрать монументальную скульптуру. Соответственно, у них есть и принтер высотой 18 метров, с которым они проводят эксперименты в области строительства.

Как такой принтер облегчает работу художника, дизайнера, архитектора?

Такой принтер полностью меняет конфигурацию работы. По сути, машина становится ассистентом художника. Скульптор, например, это та профессия, которая подразумевает помощника в мастерской. Без ассистента ты не можешь даже сварить достаточно крупный каркас, многое не можешь сделать. И, конечно же, каким бы замечательным ни был ассистент, он все равно будет привносить своё видение, своё понимание. И здесь встаёт очень важный вопрос, вопрос самоидентификации: где заканчивается ассистент и начинается художник, и наоборот. Технологии в данном случае помогают сохранить идентичность творца. Если говорить о дизайне, об архитектуре, проблематика примерно та же.

 
В рамках конференции открылся выставочный проект «Диалог через века», в котором представлены произведения, созданные художниками, обладающими не только креативным сознанием, но и особым инженерным подходом к искусству. Представители нового тысячелетия, Арон Деметз и Массимо Витали обращаются к взаимодействию между творчеством и технологиями, понимая, что союз воображения и знания — это необходимая формула идеального баланса между натурой и ее воплощением в художественной форме. Иллюстрирующие публикацию скульптуры Арона Деметза могут восприниматься как олицетворенные деревья, обладающие почти гипнотическим эффектом присутствия. Они вовлекают в свою образность зрителя, насыщая его парадоксальным чувством единения с природой и одновременно отчуждения. Выставку можно посмотреть в Зиларт Холле до 15 марта.

Подробнее: https://zilart.timepad.ru/event/438149/

 

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сергей Энверович, прокомментируйте, пожалуйста, новый проект программы «ВЗЛЕТ».

Организаторы проекта попросили меня быть куратором направления «Архитектура». При выборе кандидата, у Ани Козловой, очень талантливого молодого архитектора, оказался самый лучший проект, и я был рад рекомендовать её экспертному совету в качестве будущего автора. Не помню, сколько было в сумме кандидатов, где-то около десяти, но в коротком листе осталось трое: два молодых человека и Анна Козлова. Аня много работала над вариантами. В варианте, который получился, интересно и совершенно по-новому осмысливается пространство самолёта, превращённого в гигантскую арку с серебряным полом. Существующие ограничения – в частности, небольшую высоту внутренних помещений, – Аня использовала очень талантливо, предназначив их только для детей. Я помогал в реализации своими советами, но считаю, что успех является полностью Аниной заслугой. Она сделала из самолёта настоящий архитектурный проект, пространство для детей, где они чувствуют себя и комфортно, и интересно.

 Анна, это первый самостоятельный проект?

Я окончила МАРХИ, затем магистратуру в архитектурной школе МАРШ, работала в бюро SPEEH, сейчас являюсь ведущим архитектором в команде WALL. Сергей Энверович был моим дипломным руководителем. Я занимаюсь архитектурой почти 10 лет, но проект «Недоступно для взрослых. Настоящий детский самолёт» стал первым, сделанным самостоятельно от начала до конца. Он уникален для меня авторской идентичностью.

Как пришли к окончательному решению?

Было много разных интервенций. Последняя идея родилась, буквально, за 10 секунд. Решила отнестись к пространству как архитектор, пришла в самолёт в воскресный день, когда здесь бывает самое большое количество посетителей, села на бортик самолёта и начала наблюдать, как всё работает. Я поняла, что небольшая высота внутренних помещений самолёта не слишком комфортна для проведения выставок для взрослых, что только по центру может нормально пройти взрослый человек. Поэтому и появилась концепция «Настоящего детского самолёта». Восемьдесят процентов посетителей самолёта – дети, и всё им очень интересно: и кабина пилота, и отсутствие кресел, и то, как они падают с бортиков… Чтобы падения были безопасными, я сделала мягкий пол и изменила его уровень. Подняв пол, я не только обезопасила пространство, но и усилила эффект детского масштаба.

 Имеет ли образ самолета какое-то особое значение для вас?

У меня есть целая архитектурная фантазия на этот счёт. Существует такая антиутопия в архитектуре под названием гиперурбанизация. Она предполагает появление зон неконтролируемого развития городских поселений, перегрузку естественного ландшафта. Когда на суше не останется пустого места, когда гигантские мегополисы разрастутся и соединятся, и вся Земля превратится в огромный дом, роль улиц будут играть небольшие проходы внутри этой толщи, то есть, какие-то арки, какие-то коридоры…. Для меня самолёт представляет некий фантом такого города из будущего. Мы видим арочное пространство, очень длинное, узкое и низкое, напряженное по всем трём осям. Грубо говоря, это – макет некоей огромной арки, а дети – «макеты» взрослых. Проект можно воспринимать как улицу, можно воспринимать как арку, он из разряда ассоциативной фантазии. В центре самолёта поместился зеркальный шар, который является и частью образовательной программы, и элементом масштаба, и макетом земного шара, и квестом, одновременно. В процессе игры дети могут его трогать и катать. Дети также могут открывать части пола и видеть внизу фотографии: лес с самолёта, горы с самолёта, реки с самолёта. Экспозиция отвечает нуждам детей. Здесь разрешено делать всё, чего нельзя делать дома: рисовать на стенах, катать этот самый шар, валяться по полу, прыгать, падать, то есть всё, что угодно… Так как выставка нацелена на детей в возрасте от 5 до 10 лет, думаю, это то, что надо!

Выставка «Недоступно для взрослых. Настоящий детский самолёт» в рамках проекта «ВЗЛЕТ» открыта до 20.11.2016

Материал подготовила Людмила Новикова

Фото предоставлены пресс-службой

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Олег Рыжков. Выпускник Московского инженерно-физического института и Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Работал ведущим инженером Института физико-технологических исследований Академии технологических наук Российской Федерации. В разное время занимал руководящие посты в Московском земельном комитете правительства Москвы, департаменте земельных ресурсов города Москвы, в строительном и имущественном комплексах города Москвы. С ноября 2013 года возглавляет «Агентство по управлению и использованию памятников истории и культуры» Министерства культуры Российской Федерации (ФГБУК АУИПИК).

На предстоящем Культурном форуме вы курируете секцию «Сохранение культурного наследия». Расскажите, чему будет посвящена ее программа?

Темой первого дня станет актуальная проблема «Сохранение недвижимого культурного наследия – национальный приоритет России». Посвященная ей встреча состоится на центральной площадке форума. Второй день – День Франции. Совместно с Посольством Франции в России и Французским институтом в России организовано обсуждение российского и международного опыта реставрации и современного использования исторических садов и парков с участием ведущих специалистов Европы и России, оно пройдет в Гатчинском дворце. Третий день – День Италии. На конференции «Сохранение и валоризация памятников индустриальной архитектуры: опыт Италии и Европы» итальянские специалисты расскажут о конкретных примерах сохранения и адаптации бывших промышленных предприятий – Pirelli Hangar Bicocca в Милане, Lingotto в Турине и целого города Ивреа в провинции Пьемонт.

Сохранение наследия – область на пересечении урбанизма, экономики, искусства и культуры. Каким образом можно наладить диалог между такими разными сферами?

Министерство культуры при участии экспертов, включая Агентство, разработало пилотный вариант стратегического приоритетного проекта «Сохранение культурного наследия». С ним можно ознакомиться на сайте Хранителей Наследия. Этим проектом как раз предполагается межуровневый, межотраслевой и междисциплинарный подход при тесном взаимодействии органов власти и представителей профессиональных сообществ. Особое внимание уделено выявлению территории с исторически сложившейся высокой плотностью объектов культурного наследия.

Какие механизмы регулирования градостроительной деятельности в отношении культурного наследия сегодня успешно функционируют, а какие нуждаются в доработке?

В 2016 году создана рабочая группа по реформированию реставрационной отрасли. В ее состав входят представители Минкультуры России, АУИПИК, общественных организаций, институтов реставрации, научно-реставрационного центра, союза архитекторов, члены научно-методического совета по культурному наследию, авторитетные реставраторы из числа представителей научно-профессионального сообщества, эксперты по проведению историко-культурной экспертизы, руководители крупных реставрационных и строительных компаний.
Одним из важных вопросов в области регулирования градостроительной деятельности, который обсуждался на совещаниях рабочей группы, был вопрос Методических рекомендаций по разработке правил землепользования и застройки (ПЗЗ).

На практике мы имеем парадоксальную ситуацию – документация по охране наследия и градостроительная документация существуют параллельно и разрабатываются изолировано. Это вызвано, прежде всего, разделением функций по разным ведомствам, у которых свои процедуры подготовки и принятия документов, мало увязанные друг с другом.
Несмотря на мероприятия Минкультуры, нацеленные на совершенствование правовых механизмов в сфере охраны ОКН, при подготовке документов территориального планирования по-прежнему максимально выхолощено содержание разделов, посвященных сохранению культурного наследия, а зачастую они полностью исключены из состава разработки. Фактически исключена профильная научная, исследовательская работа при подготовке генеральных планов. Отсутствуют порядок и возможность разработки предложений по введению новых зон охраны или внесению новых объектов в реестр. И, как следствие, слабое качество разрабатываемых ПЗЗ приводит к неэффективности самого инструмента ПЗЗ. Группой вырабатываются предложения для работы с данной проблематикой, учитывающие необходимость межведомственного взаимодействия.

Сохранить

Недавно состоялся международный конкурс на развитие территорий «серого пояса» Петербурга, но проекты победителей останутся нереализованными. Как вы оцениваете потенциал градостроительных конкурсов в целом?
Не соглашусь с тем, что проекты участников международных конкурсов остаются нереализованными. Посредством конкурсного формата мы имеем возможность раскрыть для своих утилитарных целей принципиально новые и подчас неожиданные решения в области концептуального развития как отдельных городских элементов, так и целых пространственных структур.
Наработанные результаты концептуальных проектов однозначно важны, безусловно, востребованы и многократно учитываются в прикладных разработках. Приведу в пример международный конкурс на разработку Концепции развития Московской агломерации. Идеи и рекомендации, выработанные участниками, активно учитываются и используются при подготовке документов территориального планирования разного уровня  –  от Генерального плана Москвы и территориальных схем присоединенных территорий до проектов планировки отдельных территориальных образований.

В Петербурге огромное количество объектов культурного наследия, однако, многие из них никак не популяризированы. Планируются ли какие-то шаги в этом направлении?
Популяризация ОКН это одна из приоритетных задач АУИПИК. В рамках своей деятельности Агентство реализует на территории Санкт-Петербурга проекты сохранения и приспособления по таким знаковым объектам, как Кронштадтские форты и Императорские конюшни в Петергофе. Безусловно, концепции развития данных объектов предусматривает мероприятия по их популяризации, как прямым, так и косвенным способом, посредством размещения на объектах востребованного функционала. Например, восстановление Императорских конюшен в Петергофе –  это не только возвращение исторической функции комплексу, но и возрождение нематериального «Конного наследия России». Манеж в течение следующего года будет восстановлен и приспособлен под детскую школу верховой езды. В конюшнях, помимо верховой езды, планируется устройство музея Офицерской кавалерийской школы и других функций. Назовите несколько примеров успешной реставрации объектов культурного наследия за последние несколько лет.

Назовите несколько примеров успешной реставрации объектов культурного наследия за последние несколько лет.

Я являюсь руководителем АУИПИК 3 года, и весь этот срок Агентство активно участвует в реставрационной деятельности страны, поэтому я имею возможность привести примеры собственной работы. Мне не стыдно обратить ваше внимание на такие законченные объекты, как Домик Петра I в Нижнем Новгороде, Палаты XVII века в Архангельском переулке в Москве – этот объект стал лауреатом премии Московская реставрация 2015 г. –  особняк Зиминых в Москве в Дегтярном переулке, усадьба Тургеневых-Боткиных в Петроверигском переулке в Москве. Фасад здания бывшего автогаража на улице Московской в Саратове — один из самых популярных и узнаваемых памятников архитектуры в городе. Туристы легко находят его по необычному барельефу на фасаде, который более 100 лет назад служил оригинальной рекламной вывеской для первого в городе автогаража.

Считаете ли вы, что тот, кто ведет реставрацию, должен в дальнейшем обслуживать памятник?
Я считаю это целесообразным для неразрывности ответственности за результат. То есть необходима такая практика, когда субъект, производящий реставрацию и приспособление объекта культурного наследия, несет ответственность за дальнейшее техническое состояние и обслуживание этого объекта. Только такой заинтересованностью, возможно, обеспечить гарантированное достижение целей заложенных концепцией отдельно взятого проекта.

Напомним, что регистрация профессионального потока на Международный культурный форум продлена до 6 ноября, прессы и общественного потока – до 15 ноября 2016.

Подробности на сайте Санкт-Петербургского Международного культурного форума

Редакция сайта Archplatforma.ru благодарит за помощь в подготовке интервью пресс-службу Санкт-Петербургского Международного культурного форума и Москомархитектуры.

Иллюстрации предоставлены пресс-службами.

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Владимир Пирожков. Родился в Кишинёве (1968 г.). Учился в Свердловском архитектурном институте по специальности «промышленный дизайн» (1985—1992 гг.). Два года стажировался в швейцарской студии знаменитого дизайнера Луиджи Коллани. Разрабатывал проекты для Adidas, Ferrari, Yves Saint Loran. Защитил диплом в Свердловске по теме «Дизайн автомобиля Ferrari Testa d’Oro». Далее продолжил обучение в Швейцарии в Art Center College of Design.С 1994 года работал в компании Citroën (являлся разработчиком интерьеров моделей Xantia X2, C5, концепт-кара C3 Lumiere, C3 Air, C6 Lignage, C4 Volcane, автором рестайлинга модели Xsara). С 2000 года — старший дизайнер в европейском дизайн-центре Toyota в Ницце, участвовал в создании моделей Yaris, Auris, Corolla, Avensis и концепт-каров MTRC и UUV.
С 2007 года работает в России. В настоящее время создает Инжиниринговый центр прототипирования высокой сложности МИСиС-Кинетика и инженерную магистратуру при НИТУ МИСиС. 

Владимир, у вас незаурядная биография и огромный, наверное, уникальный для отечественного дизайнера профессиональный опыт. Мы планируем о нем серию публикаций, которую хотели бы начать с того, чем вы занимаетесь сейчас. Расскажите, что такое Инжиниринговый центр прототипирования высокой сложности МИСиС-Кинетика, который вы создаете? Как он появился и на чем специализируется?

Началось все с того, что в 2007 году Герман Греф пригласил меня вернуться в Россию и помочь в разработке нескольких прототипов. Сначала это был «Сухой Суперджет» на финальной стадии, потом вертолет Камова, а дальше, по заказу Ракетно-космической корпорации «Энергия», мы работали над пилотируемым транспортным космическим кораблем нового поколения, тем, что придет на смену Союзам. Только интерьер этого нового корабля состоял из 12 тысяч сложнейших уникальных деталей.

Единого комплекса, где их можно было изготовить, не существовало, пришлось заказывать в разных местах, поставщики подводили, и качество было очень сложно контролировать. Поэтому лет пять назад мы поговорили с Дмитрием Викторовичем Ливановым, на тот момент ректором МИСиСа, и нашли формулу опытного промышленного производства полного цикла. Принцип был таков: собрать в одном месте, на территории 3,5 тыс. кв. м, самое передовое оборудование, технологическую цепочку, объединяющую процессы по созданию объектов высокой сложности. Из любых материалов и в любом размере.

Мы закупили, в Швейцарии в основном, цифровые фрезерные, лазерные, печатные станки, 3D-принтеры, покрасочные камеры, новейшие измерительные приборы. Всего – около 30 единиц оборудования. На этой производственной площадке можно сделать функциональный прототип любой сложности. Это такая волшебная палочка, опытное производство полного цикла, центр инноваций. Инновации – модное и заезженное сегодня слово, но на самом деле – это создание несуществующих ранее процессов и объектов. Этим мы и занимаемся.

О какого рода процессах и объектах, кроме космических кораблей, идет речь?

Это может быть даже антигравитация или машина времени. Вы можете сейчас похихикать, но если это не сделаем мы, это сделают наши западные, как сейчас принято говорить, партнеры. Россия находится на технологическом перепутье. Или мы будем догонять ползком улетающих шмелей или попробуем, как кузнечики, делать дальние прыжки. Собственно говоря, наша страна так всегда и развивалась. Один из прыжков был сделан при Петре, второй – при Сталине. У нас сейчас нет выбора. Третий прыжок должен быть очень мощным. Если мы будем модернизировать уже существующие образцы техники, то мы просто будем обновлять старые вещи, созданные лет 20 назад за рубежом. Гораздо важнее делать то, чего не было раньше: с наперстка перейти на швейную машину, а от нее на 3D принтер, а не делать еще одну швейную машину с дополнительной кнопочкой для кондиционирования воздуха. Мы могли бы, к примеру, добавить к плоскостному передвижению и строительству дорогих дорог персональное перемещение по воздуху.

На летающих автомобилях? У вас ведь был такой проект.

Да, несколько лет назад мы практически построили прототип аэромобиля, и он даже летал. Потом проект заморозили. Сейчас у нас есть все условия, инструмент, чтобы его разморозить. По сути, это национальная идея. У нас очень большие пространства, которые мы слабо осваиваем. Когда появился мобильный телефон, это был переход от плоскостного аппарата, привязанного к проводу, к «объемному». То же самое произойдет с летательными аппаратами. Мы отсоединимся от дороги, она – тот же провод, и получим бездорожный транспорт и свободу передвижения в пространстве. И тогда – как одно из экономических преимуществ – девелоперы получили бы стимул покупать землю не в 20, а в 400 километрах от Москвы. Продавая усадьбу за миллион долларов, они могли бы дарить клиенту аэромобиль по цене, предположительно, 150 000 долларов.

А насколько это экологичный вид транспорта, на какой энергии он будет работать?

Пока нет такого фотонного двигателя, который бы дезинтегрировал наши молекулы и интегрировал бы их в другом месте абсолютно без вреда для окружающей среды. Мы начали с того, что есть. Первые подходы –  это дизельные электрические силовые агрегаты. Дизельное топливо есть везде – на армейских аэродромах и автомобильных заправочных станциях. Я не буду вам сейчас рассказывать мелочи. А концептуально – если человечество взлетит, это будет «Пятый элемент», реализация будущего. И кто первым это сделает, тот и победит. Ареал муровейника – 1 км, а ареал улья – 300 км. Вот и посмотрите, у кого возможностей больше. Но даже если мы не будем первыми – сейчас уже многие страны продвинулись в этой области – мы хотя бы решим проблему пробок.

Ваш центр – открытая структура?  Здесь смогут изготавливать свои прототипы какие-то дизайн-компании?

По принципу мастерских-коворкингов? Такого уже много. У нас другие задачи. Мы ориентированы на заказы от крупных промышленных корпораций. Чтобы от старых решений, найденных еще нашими крутыми дедами, они смогли перейти на следующий технологический уровень, им сегодня нужно создавать прототипы продукции, которую они будут выпускать завтра, а то и послезавтра. И наш клиент – это человек, принимающий решение на таком ультрасовременном производстве. В идеале это должен быть принципиально новый продукт или подход. Грубо говоря, не колесо от танка, а биодрон, комар, который может уничтожить танк. Колесо от танка мы делать не будем.

И все же, где в этом процессе место дизайнера? Есть мнение, что проблема российского дизайна и промышленности в том, что они существуют по отдельности. Талантов в стране хватает, но примеров их успешного взаимодействия с производителями до сих пор крайне мало.

Нужно начать с того, что проектов новых изделий в стране, в принципе мало. Обычно, новый продукт — копия или римейк западных аналогов. Если же речь о новом, инновационном продукте, к дизайнерам обращаются нечасто. Если обращаются предприятия с государственным бюджетированием (80% новой продукции России), включается проблематика стоимости и оплаты услуг. В графе НИОКР предприятия не могут найти категорию «промышленный дизайн». Её там нет. Соответственно, оплата идет по каким-то другим категориям. Например, «ремонт крыши». Небольшая дизайн-студия должна быть укомплектована полным штатом юристов, финансистов, экономистов и прочих непрофильных спецов, чтобы не попасть под нецелевой расход средств. Нужно же всё корректно делать. Откуда взять средства на содержание такого штата? Поэтому, порой талантливые дизайнеры-одиночки работают с частным заказчиком, которого всё меньше в России. Такой дизайнер «выживает». Или студия при «взрослом» заводе, но там новые продукты не часты. Также, технологические процессы на заводах достаточно винтажны, мягко говоря, и молодежь с ними почти не знакома. Времени на ознакомление с ними и на адаптацию терять не хочет. Проще приклеиться к существующей отработанной системе на Западе или Востоке. Таланты, в основном, уезжают, к сожалению. Но в стране есть несколько успешных студий промышленного дизайна. Они на слуху. Опытные. Работают. Нужно больше новых проектов! Страна должна думать о будущем. Тогда она в нём будет!

Помимо Центра прототипирования, вы создаете при МИСиС школу – магистратуру, если мы правильно поняли, для инженеров и дизайнеров. Вы будете давать ее студентам навыки продвижения себя, своих проектов, взаимодействия с государственным и частным производством?

Мы, конечно, дадим базовые знания по экономике производства. Если человек будет себя чувствовать больше как инженер, ему их хватит. Но если он захочет развиваться как коммерсант, ему нужно будет пойти в бизнес-школу и доучиться там. И мы бы не хотели разделять инженеров и дизайнеров. В последнее время очень ценятся так называемые креативные инженеры – люди, способные не только нарисовать фантастическую картинку, но и создать точный цифровой файл, по которому станки воплотят его идею в жизнь. Эта школа – своего рода технологический спецназ. Мы очень надеемся, что сюда придут учиться ребята после Бауманки, МИФИ, Физтеха, Санкт-Петербургского Политеха или Новосибирского Университета, со свежими, незашоренными мозгами, способные придумывать экстраординарные, но и функциональные вещи. Например, зубную щетку, уничтожающую кариес, универсальную розетку или биоробота. И они смогут реализовать свои мечты, прототипы своих изобретений на нашем производстве.

Сколько человек вы планируете набрать, и сколько будет стоить обучение?

Около 20 человек в год. Государству по большому счету нужно много таких инженеров, но мы пока делаем скорее «бутик». Первый год магистранты будут учиться в России, второй, по партнерским программам, в Массачусетском технологическом институте, Аахенском  университете прикладных наук или Миланском Политехе. Учеба будет стоить примерно 20 000 евро в год, это сопоставимо с аналогичным образованием за рубежом. При этом мы понимаем, что талантливые люди не всегда богаты, и надеемся, что нам удастся сделать какие-то стипендиальные места. Я по себе знаю, что успех – это чаще вопрос предоставленного шанса, а не денег. А дальше все зависит уже от характера и трудолюбия.

Какие отрасли в России, на ваш взгляд, наиболее готовы к сотрудничеству с дизайнерами?

В первую очередь ВПК. У нас уже сейчас есть от него заказы. Оружие – особая история. Дизайн нужен и в нашей медицине, на детских и спортивных площадках, в оборудовании кинотеатров, упаковочной индустрии, да, в общем-то, везде, потому что практические все вокруг нас – импортное. Если мы хотим быть страной, которая обрабатывает ресурсы и поэтому имеет высокую маржинальность, то нам нужно нефть не продавать просто так, сырую, а из нефти делать пластики, из пластиков – телефоны, из телефонов – мегабизнес, типа Kaspersky lab, который востребован по всему миру.

А есть ли у вас какие-то предложения для обустройства городской среды, для Москвы например? Какой вы нашли столицу, когда вернулись?

Я вижу проблемы Москвы – точечную застройку, бесконечную перекладку плитки, но вижу и то, как она похорошела. Первое, что я мог бы предложить как дизайнер-транспортник касается троллейбусов. Я часто наблюдаю, как днем неповоротливые ЗИУвские динозавры перевозят одну-две старушки, занимая половину проезжей части. А можно было бы сделать такой компактный кубик, вдвое меньше размером, но пустить его чаще. Вообще, я считаю, что электрического транспорта в городе должно быть больше.

Еще у нас, на территории МИСиСа, есть 10 га земли – между Ленинским проспектом и Парком Горького. Их можно было бы превратить в креативный сад, соединив экологическую и технологические составляющие. Создать ландшафт по образцу японских садов – в этом нас может поддержать сообщество японских высокотехнологичных компаний, разместить в нем шоу-румы инновационной продукции и лаборатории. Парк Горького нас в этом поддерживает, но нужна и поддержка города. И есть идея создания вертикальной парковки, которая разгрузила бы двор МИСиСа, вечно забитый машинами.

Вы не жалеете о том, что оставили успешную карьеру дизайнера за границей? Столкновение с российскими реалиями не разочаровало вас?

Я вижу в России гораздо больше возможностей, чем на Западе, где многое уже сделано. Нам нужно вновь привести эту территорию с ее колоссальными богатствами к процветанию. И я приехал, чтобы возвратить наши отечественные компании к прибылям. Надо просто прекратить ныть, как все плохо, предлагать конкретные вещи и много работать.

Беседовала Екатерина Шалина

Сохранить

Сохранить

Олег Дьяченко — организатор и креативный директор выставки Wood Works. В начале нулевых основал life style журнал PLUS. В 2005 - 2010 гг. – издатель российской версии журнала Esquire. 3апустил в России итальянский журнал о дизайне и интерьерах INTERNI и был его главным редактором и издателем (2007-2010). Придумал проект Volga Dacha, реализованный совместно с архитектурным бюро Бориса Бернаскони. Выпускает российскую версию британского журнала об автомобильной культуре Intersection. Организовывает ежегодную выставку кастом-мотоциклов Nuts and Bolts.

Еще по сотрудничеству в журнале INTERNI Russia я помню твой интерес к культуре «индпошива» в области интерьерного дизайна и личного транспорта. Ты организовал фестиваль кастом-мотоциклов Nuts and Bolts, а сейчас готовишь фестиваль кастом-«дерева». Корни нового проекта – в том же увлечении?

Наверное, да. Я сам люблю работать со столярными инструментами, иногда мастерю что-то для дома. И в «Интерни» хотелось публиковать  больше вещей, сделанных вручную по индивидуальному заказу, но тогда – 6-8 лет назад – мы писали в основном о преуспевших в этом деле скандинавах, японцах и американцах, в России подобного крафта было совсем мало. А год назад к нам на мотофестиваль пришли ребята, и рассказали, что занимаются кастомайзингом, но мебельным. Я понял, что они в своих мастерских изготавливают мебель, какую я давно видел в кафе и барах Нью-Йорка и думал, почему этого нет у нас. Выяснилось, что за последнее время образовался целый пласт таких мастерских. Некоторые появились, кажется, буквально на днях. Делают все очень грамотно и красиво, хорошими инструментами, как правило, небольшими партиями, только не особо «светятся». Появилась идея вывести их из «подполья», создать выставочную платформу, чтобы это стало заметным явлением, и чтобы все узнали, что между «Икеей» и дорогими итальянскими фабриками есть возможность заказать крутые вещи для интерьера, каких точно больше ни у кого не будет.

 
А почему эти мастерские не «светятся»? Они не позиционирует себя как дизайн-студии?

Я до конца еще в этом сам не разобрался, но пафоса вокруг слова «дизайн» у многих из участников не наблюдаю, и не хотелось бы на нашей площадке судить «это дизайн, а это не дизайн». На миланском Salone Satellite молодежь выставляет прототипы и ждет, что из соседних, коммерческих залов заглянут представители знаменитых брендов, возьмут их проекты в серийное производство, и вот оно –  сбылась мечта продакт-дизайнера. Наша история про другое. Это место встречи не с производителем, большинство экспонентов – сами производители, а с непосредственным заказчиком. В принципе любая мастерская, сделав один удачный предмет, может считать его объектом дизайна и поставить на поток. Одним важно быть узнаваемым брендом и иметь ресурсы для работы над крупными объектами, другие совсем не стремятся к массовому производству и тихо делают себе штучные вещи, которые кто-то назовет дизайн-артом. Они могут работать по проектам дизайнеров, а могут сами что-то придумывать, потому что так проще, чем по чужой картинке – сразу понятно, какие могут быть соединения, крепления и финиши. Главное, что у всех этих ребят есть вкус.

Какой у ваших участников бэкграунд? Это архитекторы, дизайнеры, мастера-столяры, закончившие специальные училища?

Есть люди с дизайнерским образованием. Например, Алиса Минкина, выпускница «Британки». Выиграла тучу конкурсов и сейчас с компанией Кitchen Theater делает классные деревянные фасады для кухонь. Если к нам обратятся дизайнеры, у которых нет своей мастерской, но есть оригинальные прототипы, мы готовы их поддержать и выделить пространство на выставке. Возможно, они как раз познакомятся с мастерскими и договорятся о сотрудничестве. Но у меня сложилось впечатление, что к крафт-бизнесу сейчас скорее приходят через субкультуры – в юности мастерят скейтборды или велосипеды, а потом берутся за столы и стулья.  Это в основном совсем молодые люди, лет 23-х-26-ти, неважно, какое у них образование, они просто умеют работать руками, абсолютно незашоренные, со свежим взглядом и глобальным мышлением. Могут никуда не ездить, но благодаря Интернету ни в чем не отстают от сверстников из других стран. У них очень активные аккаунты в соцсетях, подтверждающие, что на то, чем они занимаются, есть, как минимум, визуальный спрос.

Будут ли на выставке какие-то раскрученные, коммерческие бренды?

Мы не возражаем против участия крупных компаний, разделяющих философию хэндмейда. Однако степень раскрученности бренда нас не волнует. Это совершенно не тот мир, где нужно гордиться каким-то брендом, потому что тогда мы переходим в разряд торговых ярмарок, а это не наш формат. У нас будут такие молодые, драйвовые марки, как Wood Deed, PLY, «Хвоя» и много других.

Ценовой зазор между ИКЕА и итальянскими брендами довольно большой, и штучные и малотиражные вещи, даже no name, обычно недешевы. По-твоему, на уникальный хэндмейд у нас есть спрос, кризис же?

Все зависит от типа и размера предметов, сложности и материалов изготовления. У нас будет крафт маркет, на котором какие-то штуки – разделочные доски, подставки для кружек – могут стоить сотни рублей, и будут, к примеру, столы из американского ореха, которые можно заказать не меньше, чем за несколько сотен тысяч. Я думаю, что каждый посетитель сможет найти для себя что-то интересное и доступное.

Почему вы сконцентрировались именно на дереве, и есть ли в деревянном крафте какие-то свои тренды?

Не знаю, можно ли говорить о трендах, но давно, например, пользуются популярностью столы из нарочито грубых спилов с неровными краями. Интересна тема upcycle. Есть recycle, когда отслужившие свое вещи перерабатывают в новые, а есть upcycle, когда из старого делают не просто новое, а еще и красивое и дорогое. Покупают, например, серые заборы и превращают их в роскошные панели для зон ресепшн в солидных офисах. В деревянном крафте много направлений, в том числе – реставрация. Те же Wood Dееd – они вообще патриоты и стараются работать с отечественным сырьем – скупают фрагменты наличников и встраивают их в свой дизайн.

Почему дерево? Это теплая, симпатичная тема с экологическим аспектом, который хочется продвигать. В архитектуре дерево, как известно, объявлено материалом будущего. Появился CLT (Cross Laminated Timber, лесоматериал с перекрестными слоями – Прим.ред.) – прочный, как бетон, только еще и сам растет на контролируемых и возобновляемых  лесопосадках. По всему миру из него строят высокие здания. Это особое ощущение – жить в полностью деревянной квартире. У нас в стране пока такой возможности нет, но я вижу, что все чаще проектируют офисы и рестораны, в которых вся отделка и предметы деревянные.

На кого больше ориентирована Wood Works – на простого потребителя, который ищет предметы для своего интерьера, или на дизайнеров и архитекторов, которым нужны исполнители их замыслов?

Мы рассчитываем на самую широкую аудиторию. Быть может, придет владелец бара, и найдет того, кто сделает ему столы, стулья, стойку и стеновые панели. Или владелец гостиницы присмотрит что-то для лобби. Для профессионалов мы откроем регистрацию, по которой можно будет посещать выставку все три дня бесплатно, слушать лекции и мастер-классы о дереве в архитектуре и дизайне, о производстве. Их программу курирует Николай Малинин. Еще хотим устроить веселые практикумы, например, как сделать топор канадских дровосеков или лонг-борд. Возможно, привезем станок для печати гравюр на дереве, которые тут же можно будет приобрести. Договариваемся о вкусном стрит-фуде и зовем правильных диджеев. В общем, стремимся сделать атмосферное и полезное мероприятие. 

Cледите за новостями выставки на странице сообщества WOOD WORKS: https://www.facebook.com/woodworks

«Дни финской архитектуры» в Петербурге были приурочены к открытию выставки «Золотое поколение. Модернизм в финской архитектуре и дизайне» в Государственном Эрмитаже. В рамках фестиваля была показана передвижная выставка, а также прошли лекции и дискуссия с девелоперами и петербургскими архитекторами. 12 ноября состоялись открытые выступления представителей архитектурных бюро Финляндии: Helin & Co, JKMM, LSV из Тампере и ландшафтного бюро VSU. 

На следующий день, 13 ноября, в генеральном консульстве Финляндии состоялась панельная дискуссия «Современная финская архитектура и развитие Санкт-Петербурга». 

Открывая дискуссию, ее модератор Владимир Фролов, главный редактор журнала «Проект Балтия», отметил: цель данного обсуждения – посмотреть, что происходит в сегодняшней финской архитектуре, когда архитекторы работают в условиях активного влияния глобальных трендов. Несмотря на наличие подобных мощных факторов, финская архитектурная школа продолжает быть достаточно самобытной, именно поэтому она представляет особый интерес для петербургских коллег, также ищущих собственный характер и стиль. Первыми свой взгляд на возможности сотрудничества в регионе высказали финские архитекторы. Пекка Хелин ((JKMM) отметил негативные последствия голландского влияния на мировую архитектуру, лишившего ее тектоничности и человеческого масштаба. Возможность сотрудничества между финнами и петербуржцами Хелин видит, прежде всего, в противостоянии упомянутому влиянию. «Первая вещь, за которую мы должны вместе взяться, – поиск альтернативы этому доминирующему течению в современной архитектуре. И то, над чем мы должны вместе работать, – возврат к аутентичным материалам, к архитектуре тектоники и гуманного масштаба». Хелин назвал и другие возможные сферы сотрудничества: деревянное строительство, архитектурное образование и конкурсы.

Юха Луома высказал идею, что обмен, прежде всего – культурный, значительно повысит возможности архитекторов обеих стран. Его компания LSV создала множество методик работы с городской застройкой, находящейся в неудовлетворительном состоянии и нуждающейся в реконструкции; также большое внимание уделяется экологическим аспектам строительства. Особенно продуктивными, с точки зрения спикера, могли бы стать обмен опытом и сотрудничество в деле исправления ошибок, сделанных в городах в модернистский период (1960–1970-е годы). Туомас Райкамо (JKMM) не согласился с мнением Пекки Хелина об однозначно негативном влиянии современной голландской архитектуры, однако выступил в поддержку развития регионалистского подхода: «Мы можем использовать региональные аспекты, чтобы возводить эффектные и качественные здания; регион может многому научиться в этой области, если объединит усилия». Томми Хейнонен (VSU) подчеркнул, что, хотя локальная аутентичность территорий очень важна, в современные проекты следует привносить актуальные нарративы. Кроме того, он отметил, что у России и Финляндии есть хорошие возможности для сотрудничества в области культуры, а также для поиска совместных ответов на глобальные климатические и ландшафтные вызовы. 

Главный архитектор Санкт-Петербурга Владимир Григорьев, отвечая на вопрос модератора, какие из областей взаимодействия, предложенных финскими специалистами, кажутся ему наиболее перспективными, усомнился в том, что можно однозначно выделить некие главные аспекты такого сотрудничества. Тем не менее в Петербурге всегда существовала традиция возводить здания по проектам иностранных архитекторов. Григорьев отметил: «В последнее время финские архитекторы были практически единственными, кому удавалось построить объекты в Санкт-Петербурге. Для нас вы остаетесь на первом месте – как архитектурная школа, способная внести вклад в формирование города. Жилая среда приобретает неповторимые черты именно в процессе сотрудничества с представителями других культур». При этом г-н Григорьев выразил мнение, что и петербургским архитекторам было бы тоже интересно поработать в Финляндии. По словам спикера, в Петербурге есть очень сильные авторы, а время изоляции российских зодчих от остального мира – позади. В качестве примера он привел «Студию 44» Никиты Явейна, на недавнем международном конкурсе в Сингапуре получившую сразу две первые премии.  «Я призываю к активному сотрудничеству. Мы любим финскую архитектуру и даже пытаемся ее по-своему воспроизводить. Наши культуры очень близки, наши подходы часто идут в унисон, и я уверен, что от нашего сотрудничества выиграют все стороны», – заключил Григорьев. Владимир Фролов подчеркнул, что одной из граней петербургской идентичности всегда была принадлежность к северному культурному и территориальному ареалу, с особой – суровой и аскетичной – эстетикой.

Владимир Шабанов, директор производственно-технического департамента компании «ЮИТ Санкт-Петербург», рассказывая об опыте работы финской компании в России, подчеркнул: выходя на российский рынок, концерн YIT прежде всего хотел привнести финские стандарты качества архитектуры. «Изначально политика компании была такова, что проекты составляли финские архитекторы, а их адаптация уже происходила силами местных специалистов. В результате, из-за различия в нормативной базе, изначальная архитектура трансформировалась. В дальнейшем практика показала: многое из того, что делают финские архитекторы, нравится покупателям, и такие приемы стали прививаться на российскую почву. Среди проектных решений, характерных для финского жилищного строительства, которые мы привнесли на рынок Петербурга, можно, в частности, назвать сауны в квартирах, большие и глубокие финские балконы, террасы, помещения кладовых и др. Сегодня мы продолжаем тесно сотрудничать с финскими специалистами, но привлекаем архитекторов и из других стран, понимая, что Петербург является традиционно международным центром».

Обратив внимание на вопросы городского планирования и финского «стиля жизни», Владимир Фролов обратился к Елене Мироновой (ИТР) с просьбой рассказать о том, чем так привлекательны финские жилые кварталы для наших соотечественников и насколько возводимые в Петербурге объекты действительно соответствуют финским аналогам. Елена Миронова предложила вспомнить градостроительный опыт Тапиола и модернистского строительного наследия в целом. По ее мнению, принципы, заложенные в тот период, до сих пор актуальны. Изучать опыт финнов нужно не только в области объемно-пространственных решений, но и в сфере применения партиципаторных методов проектирования: начинать надо с понимания того, чтó жители хотели бы видеть на данной территории. Финны имеют здесь большой опыт. Сегодня нашему городу тяжело регулировать девелоперов – так, чтобы они думали о комплексном средовом девелопменте. Говоря о современном финском опыте, Миронова привела пример районов Яткясаари и Арабианранта в Хельсинки – образцы бережного развития новых территорий, которые не становятся монофункциональными и не превращаются в гетто. «Полифункциональность – залог успешного развития территорий. Петербургу, который имеет огромный промышленный пояс и сегодня начинает процесс его реновации, очень сложно найти консенсус с девелоперами. В этом смысле, финский опыт для нас очень ценен. Он показывает, как город может диктовать девелоперам правила и ставить не просто условные регламенты, а смотреть на каждый район и решать, что, какие функции и как лучше развивать на данной территории».

Отвечая на вопрос модератора о том, важно ли отстаивать региональные ценности на фоне глобальной конкуренции архитекторов, Феликс Буянов («Б2») обратил внимание на другую, не менее значимую конкуренцию – не зданий и их авторов, а самих городов. Красноречивый пример – возросшая на европейской арене активность столичной агломерации Финляндии. Сегодня Хельсинки претендует на роль глобального города, хотя еще недавно Петербург воспринимался как старший брат Хельсинки, сформированного некогда по образу и подобию Петербурга. Однако в последние годы финская столица сделала многое для того, чтобы преодолеть эту мнимую провинциальность, и ситуация начала меняться. Так, многие петербуржцы предпочитают пользоваться не Пулково, а аэропортом Хельсинки. Буянов подчеркнул: «Нужно понять, чтó мы могли бы почерпнуть из этого опыта, дабы сделать Петербург не менее привлекательным. Я бы призвал поучиться у наших друзей любви к родной земле. Один из главных недостатков, которые мы наблюдаем в нашем городе, – досадное пренебрежение ландшафтом. Тогда как в Финляндии мы видим возделанные поля и ухоженные города, видим, с какой любовью жители относятся к своей земле».

Илью Филимонова из бюро «ИНТЕРКОЛУМНИУМ», Владимир Фролов попросил прокомментировать, насколько внимательно сегодня относятся молодые архитекторы Петербурга к деятельности финских коллег и не заслоняется ли для них национальная идентичность тем потоком образов, который транслируют глобальные медиаресурсы. Илья Филимонов подтвердил, что молодые архитекторы, действительно, смотрят на Финляндию, в силу, прежде всего, географической близости. Основное, на что обращается внимание, – экстравертность северной архитектуры, открытость в общественные пространства. Филимонов уверен, что культурный контекст, который ранее был единым для Петербурга и Хельсинки, сегодня утрачен. «В начале XX века существовал общий феномен архитектуры северного модерна: и в Хельсинки, и в Петербурге. Сейчас мы имеем достаточно разные ситуации, и в отличие от северной, экстравертной, наша жилая среда достаточно интровертна. Она сводится к квартире, к двору, к заборам. Даже когда мы видим “протуберанцы” финской архитектуры в Петербурге, зачастую они начинают жителями перерабатываться уже при использовании, и архитектура теряет открытость – как раз то, что нам вроде бы и нравилось у соседей. Однако молодое поколение, скорее всего, продолжит начавшийся процесс сближения с Финляндией, восстановления культурной общности».

Подводя итог дискуссии, Владимир Фролов отметил, что, при безусловной перспективности сотрудничества финских и российских архитекторов, важно реалистично подходить к выбору приоритетных и актуальных его направлений, и выразил надежду, что когда-нибудь и в Хельсинки появятся проекты, реализованные петербургскими архитекторами, а финские коллеги не перестанут работать в нашем городе.

Генеральным партнером Дней финской архитектуры выступила компания «ЮИТ Санкт-Петербург». Мероприятие прошло при поддержке Института территориального развития, компаний Paroc и Sokos Hotels.

Гостей, не испугавшихся московского утреннего дождя и приехавших в Тульскую область, ждал ясный, погожий день, тематические мастер-классы, лекции и возможность одними из первых увидеть начальные этапы реализации проекта экспериментального экопарка.

На открытии фестиваля инициатор проекта Дмитрий Черепков рассказал о планах развития территории. Одним из его ключевых направлений станет агротуризм. Сейчас идет работа над созданием экофермы, все постройки которой будут соответствовать принципам устойчивого развития. К декабрю планируется завершить гостиницу-теплицу с геотермальной отопительной системой. В программу также входят образовательный центр и эколаборатория, цель которой – найти решения и сделать доступными дорогие технологии строительства экодомов.

У «Ясно Поля» есть все условия и для создания насыщенной культурной среды под открытым небом. Не исключено, что парк станет новой крупной площадкой, продвигающей лэнд-арт в России. У гостей фестиваля была возможность увидеть первые арт-объекты Владимира Кузьмина и его команды: «Шар» и «Портал», расположенные на противоположных берегах пруда естественного накопления.  С лекцией о том, как создается этот уникальный водоем, выступил  Александр Букин, руководитель «Центра Пермакультуры Хольцера в России».

Сторонники методов Зеппа Хольцера предлагают не использовать пленки при создании водоемов, а также выступают за максимально естественное обводнение. Зачастую их методы подвергаются критике местными жителями, но критический настрой быстро меняется, когда за короткий срок на местности появляются озера с чистой водой и устойчивой эко-системой. Кроме того, на примере пруда в экопарке «Ясно Поле» Александр Букин показал, как создается естественная геопластика вокруг водоема с помощью вынутого грунта, который таким образом полностью сохраняется на месте.

Знаменитый эксперт в области дизайна городской среды – профессор СПбГАСУ Валерий Нефедов выступил с лекцией «Как вернуть город людям», в которой подробно описал самые впечатляющие кейсы из мировой практики «зелёных» городов и разложил составляющие комфортной городской среды на компоненты.

Тимур Башкаев, архитектор, активно осваивающий принципы и подходы зелёной архитектуры, представил свои разработки для проекта жилого дом «Домен» и комплекса правительственных зданий республики в Каспийске. Директор «Института пассивного дома» Александр Елохов провел деловую игру «Пассивный/непассивный на проверку знаний в области энергоэффективности в строительстве.

Завершила программу фестиваля церемония награждения победителей российского конкурса «Эко_тектоника». Проекты и список призеров опубликованы на сайте http://green-city.su/eko_tektonika_itogi/ 

Подробнее о проекте экопарка «Ясно Поле» читайте здесь — http://yasnopole.ru/

 Фотографии предоставлены пресс-службой фестиваля.

 – Как Вы пришли к бизнесу, связанному с напольными покрытиями?

 – Можно сказать, случайно. Одно из направлений работы моего отца касалось заготовок леса на Дальнем Востоке, но я никогда не думал, что и мое дело будет связано с деревом. Закончил МГИМО,  работал в области дистрибуции и маркетинга брендов одежды и аксессуаров класса люкс, затем меня пригласили заняться выведением на российский рынок интернациональной компании, производящей полы из массива дерева. Проработав в ней пять лет директором, я понял, что мне этот продукт в целом интересен, но хочется делать что-то большее, производить не просто необычные полы, а поистине уникальные, настоящие произведения искусства, шедевры в деревянных полах, уделять максимальное внимание каждому проекту и клиенту. 

–  Вы были уверены в том, что на российском рынке будут востребованы такие полы-шедевры, или начали осваивать эту нишу «на свой страх и риск»?

–  Это как с «aйфоном»: пока его не было, люди и не знали, что хотят его. Главное – грамотно оформить предложение.  Рисковать в свое удовольствие я мог только в рамках собственного бизнеса, поэтому шесть лет назад решился его начать и ушел в свободное плавание.  

–  Определимся с терминами. Доска какого размера считается широкой и в чем ее прелесть?

–  Широкая доска – от 25 сантиметров и больше, а в России стандарт – 10-12 сантиметров. Представьте себе, что вам нужно уложить паркет в периметре 10x5 метров. По стандартному формату уйдет 50 досок, каждая при этом будет со своим оттенком и рисунком. Плюс даже в самом чистом отборе, возьмем тот же популярный сегодня орех, есть много природных особенностей: сучки, заболонь, то есть светлая часть по краю дерева. В итоге может получиться очень пестрая штука, на любителя.  Досок же по 25 сантиметров нужно всего 20 штук, а если по 40 – то и вовсе 12. Здесь уже легче подобрать и подогнать рисунок, что мы и делаем, и на выходе имеем более однородную, чистую поверхность, при этом сохраняющую всю красоту дерева. Она работает как фон, свободная основа, на которой можно, как на листе бумаге, «рисовать» остальной интерьер. Сейчас, кстати, именно такие фоновые покрытия в тренде. На i Saloni 2015 я заметил, что для многих стендов, имитирующих готовые интерьеры, их дизайнеры выбрали черный, темно-серый паркет, да еще такой, на котором рисунок дерева едва проглядывает – в основном брали радиальный распил, это когда все волокна параллельны.  

 –  Вы упомянули орех. А какие еще породы сейчас популярны? 

 –  Американский орех лидирует уже лет семь, потому что очень красивый и благодаря богатству оттенков подходит практически для любого интерьера и сочетается с любой мебелью. Еще большим спросом пользуется дуб. Какое-то время назад в моде был натуральный дуб, желтоватый, покрытый только прозрачным лаком. Сегодня запрашивают тонировку – серую, черную. Вот на эти две породы приходятся 90% всех заказов. Но мы также работаем с американской вишней, кленом, каштаном, ясенем, бирманским тиком и «экзотами» типа венге, зебрано и супертвердого дерева гикори.  И цвета можем подобрать любые.  Чтобы заказчик понимал, как они будут смотреться на большой плоскости, и чтобы не волновались укладчики (они обычно не любят экспериментов с цветами), мы специально делаем большие образцы – метр на метр. 

 – Какой из материалов вашего ассортимента самый редкий и ценный?

– Есть, к примеру, такая разновидность американского клена – «Птичий глаз». Никто точно не знает почему, но в нем, вместо обычного мелкого и почти незаметного рисунка, появляется множество кружков и точек, похожих на игру пузырьков в бокале шампанского. И в США есть человек, который специализируется на «Птичьем глазе», разыскивает его везде, где можно. У него одного можно купить отборные доски – идеально белые, в которых пузырьков без перебора. В основном, он продает сырье мебельщикам, производителям музыкальных инструментов, люксовым автомобильным компаниям и производителям яхт для отделки салонов. Но и полы из «Птичьего глаза» получаются потрясающие. Понятно, что довольно дорогие, так как только за сырье нужно отдать 2-3 000 $ за квадратный метр. При этом птичий глаз обычного отбора будет стоить 400-500$, но и выглядеть будет совершенно по-другому. Еще очень редок корень секвойи. Вырубка секвой запрещена, но бывает такое, что они сами падают, и для любителей древесины с ярко выраженным рисунком найти что-то интереснее сложно. 

– Ваш риск оправдал себя, появились в России ценители таких уникальных решений?

– Да, моя практика показала, что запрос на необычные и недешевые решения есть. У нас был клиент, который для одной из комнат своего дома, для кабинета, заказал корень секвойи. Наш образец был коричневатый, похожий на орех, но только еще живописнее. Остальные пришедшие доски оказались из другого,  красноватого куска, и мы подгоняли цвет, делали тонировку уже на объекте – заказчику результат понравился. И ясно, что даже доступный дуб, если речь идет о широкой доске, не может стоить копейки. Чтобы при радиальном распиле получилась доска шириной 45 сантиметров, нужно взять бревно не меньше метра в диаметре, а таких очень мало, да и получится из подобного бревна только 4-8 досок такой ширины. Поставщики собирают свои «широкоформатные» коллекции годами, и, конечно, не готовы отдавать их по низким ценам. 

 –  Вы работаете только с иностранными поставщиками?

–  У нас есть несколько партнерских производств в США, но сейчас, в связи с ростом доллара, мы рассматриваем предложения и по российскому сырью. Есть  компания, которая хорошо работает с дубом.  Однако отечественный дуб несколько отличается от американского и по структуре, и по цвету, немного по-другому смотрятся на нем тонировки и морилки, но кому-то такой материал тоже нравится, и цена привлекательная.

–  Мы знаем, что помимо паркета, у Unique Floors можно заказать штучные  предметы мебели из ценного дерева. Для выставки конкурса «АрхиГрафика» на АрхМоскве 2015 вы предоставили нам какой-то невероятный стол длиной 4 метра и шириной более метра из цельного куска ореха. Вы планируете развивать мебельное направление?

 – Пока это экспериментальное дополнение к паркетной теме. Я искал поставщиков, которые могли бы предложить уникальные образцы для пола, а у них еще нашлись такие впечатляющие размерами и красотой образцы древесины, которые не оставили меня равнодушным. Из цельных, гигантских слэбов чаще делают столы, изголовья кроватей, двери, шкафы. Их можно распустить на паркет и получить доски метровой ширины, но ведь такой, массивный, фактурный стол – еще большая редкость. Если подобные предметы получат отклик на нашем рынке, я готов ими заниматься.

На выставке "АрхиГрафики" от Unique Floors был представлен еще один арт-объект — квадратное панно из досок дуба радиального распила. В один из дней выставки оно оказалось объектом настоящего перформанса: архитектор Сергей Эстрин в режиме реального времени нарисовал на нем в необычной технике фантастический город. 

Вот как это происходило:

Официальный сайт компании: http://uniquefloors.ru/

В этом году экспозиция «Архитектор года» на АРХ Москве была отдана команде, одним из лидеров которой является Александр Скокан. Мы попросили его высказаться на главную тему выставки – о московской градостроительной политике и о том, какую позицию занимает в текущем архитектурном процессе АБ «Остоженка».

АЛЕКСАНДР СКОКАН:

Большие конкурсы

Международные конкурсы, собирающие тысячи проектов со всего мира, важны скорее для саморазвития, поскольку позволяют решать задачи, не связанные с нашей действительностью. Попытаться понять, почувствовать другую культуру, историю – это профессионально интересно.

Парламентский центр в Мневниках

В таких делах мы стараемся не участвовать. Разве что интересно поговорить, зачем это затевалось, почему и как. Если помните, два года назад к Москве присоединили территорию больше, чем сама Москва. Одним из локомотивов  освоения этой территории называлось строительство правительственного парламентского центра, который должен был располагаться в местечке под названием Коммунарка. И никого тогда не смущала непростая и трагическая история этого места.

Как теперь стало ясно, это была разводка – ни парламентского, ни правительственного центра не будет, а там ведётся обычное коммерческое строительство. Так что наш Парламентский центр – это Троянский конь. Теперь для него выбирается территория поймы. Я готов биться об заклад, что там тоже не будет никакого парламентского центра, а будет коммерческая застройка. Причем в месте, которое ещё недавно имело статус природоохранной зоны. Кстати, этот статус с территории был снят при странных обстоятельствах. 

То, что это место неподходящее для парламента – очевидно. Там имеет смысл оставить парковую зону – как часть большого москворецкого парка, который начинается от Филевского парка и развивается вдоль Москвы-реки, включая Крылатское, Стрешнево вплоть до Тушино.

По нашему глубокому убеждению парламентский центр не должен быть ни в каком другом месте, кроме как в центре, рядом с Кремлем в Зарядье, где сейчас планируется разбить сомнительный и неуместный парк. 

Во время конкурса на Москву-реку организаторы уже вдогонку сообщили, что принято решение разместить в пойме Парламентский центр и призывали как-то на это отреагировать. Кто-то на это как-то отреагировал и что-то нарисовал. А мы сразу решили, что это ложная затея, и мы этого делать не будем, как не делали в конкурсе на Большую  Москву. 

Мне кажется, что такие ложные дела почему-то не случаются (Дворец Советов), и не надо на них тратить свои силы и энергию. Они не случатся по разным причинам: усугубиться кризис, зальет водой или найдут место получше. На уровне интуиции понимаешь, что незачем в этом участвовать. Хотя большинство коллег не согласны и делают свои предложения. Но это личное дело каждого – как реагировать на такие вызовы.

Конкурс на развитие территорий вдоль Москвы-реки

Все эти проекты не совсем проекты, а скорее набор тезисов или лозунгов. И многое зависит от того, насколько эти тезисы убедительно и наглядно поданы. В поставленной проектной задаче говорилось о необходимости создания «привлекательного образа» городской реки с целью привлечения к ней интереса и соответственно инвестиций. То есть что-то вроде Парка Культуры на 80 км по обоим берегам и сопровождающие его велосипедные дорожки.

Не отрицая полезности идеи, нельзя забывать, что река Москва, давшая своё имя городу, – это то, вокруг чего он возник и сформировался. И это не только благоустроенные набережные, но и природный комплекс, в который входит ещё 140 малых рек. И лишь месте с ними Москва-река способна выжить. И рассматривать проблему как просто дизайнерский проект благоустройства этой прилегающей территории – не совсем правильно. Важнее проследить, как река распространяется по городу с помощью притоков и проникает во все его уголки.

 

 

Мы постарались на нескольких примерах показать, как мы ту же самую Москву-реку в виде ее притоков и малых рек можем обнаружить в Ясенево, на Каховской, Севастопольском проспекте и т.д. И, может быть, не менее важно заниматься благоустройством этих территорий и возрождением малых рек. 

 

 

Бюро «Остоженка». Конкурсная концепция развития территорий вдоль Москвы-реки

 

 

 

А сейчас девелоперы сделают стойку на все территории, прилегающие к главной реке, и быстро все разберут и освоят. Но у нас есть еще очень много потенциально ценных территорий, если на них смотреть с такой заинтересованной девелоперской точки зрения. Например, долина реки Сетунь, которую мы не привыкли воспринимать как единую и цельную природную систему, а скорее как отдельные, не связанные между собой случайные городские фрагменты. А на самом деле ее нужно рассматривать как единую территорию. Это колоссальный экологический и девелоперский резерв. И таких рек много – Городня, Нищенка, Водянка, Синичка, Пономарка, Филька и другие. Из них Яуза с Лихоборкой уже более-менее в порядок приведены. Вот чем нам надо заниматься! И я убежден, что пройдет еще два года, и на какие-то из этих рек будет объявлен конкурс. И если мы будем живы и здоровы, то поучаствуем в этом конкурсе. 

 

 

У «Остоженки» есть большой проект в долине Сетуни – Многофункциональный комплекс и Центр художественной гимнастики Ирины Винер. Спортивный объект и здания под офисы, гостиницу и магазины – две самостоятельные части объекта, разграниченные и одновременно связанные диагональной улицей. Она соединяет участок с рекой. 

 

 

 

 

Многоликая Москва

 

Моя давнишняя идея, заключается в том, что есть обычный, ежедневный город, в котором мы живем и который хорошо знаем, а есть в этом городе еще много других городов. Например, если вы окажетесь где-то в привычном месте, но в необычное время, например на рассвете (особенно в весенние дни) – вы увидите совсем другой незнакомый город. Или когда вы въезжаете в город по железной дороге на поезде, то вы абсолютно дезориентированы и не представляете, где находитесь – мелькают заборы, мосты наискосок, странные дома и места – ничего не понятно. И если посмотреть на Москву с точки зрения железных дорог, то вы увидите, что внутри нашего привычного города, который мы хорошо знаем, лежит совершенно другой неизвестный, свернувшийся как железная змея или пружина. В столице есть и железный город, и речной, и множество других. Идея простая – каждый может открыть и любить свой город. В них можно открывать новые пути, создавать в них туристические маршруты

Кстати, в прошлом году с моей дипломницей мы делали проект по поводу одной из этого множества исчезнувших, «уснувших» речек, проследив ее маршрут. На нем оказался заброшенный стадион с парком и гараж Мельникова и другие достопримечательности, и все это вывело нас на берег Яузы неподалёку от «Винзавода» и других модных мест.

И когда мы делали первый конкурс на Большую Москву, с нами в нем участвовал Андрей Балдин (очень интересный человек – архитектор, историк и метафизик) и он выдвинул такой лозунг: «Москва –  это не город, Москва – это 100 городов». Это некая городская агломерация, которая даже не очень между собой и срослась. Я тоже когда-то провел такой опыт – ехал летом, не спеша, на такси куда-то в конец Ярославского шоссе и насчитал 7-8 довольно разных городов. До Садового кольца – один, от Садового до Рижского вокзала – другой, через железнодорожную реку – третий. Проспект Мира до памятника космонавтам – еще один, напротив ВДНХ – еще, за Яузой – вообще новый город. И каждый из них – со своим характером и лицом. 

Мы планируем сделать книгу по следам речного конкурса. Там Балдин расскажет нам о том, что Москва – это не только100 городов, но и 100 рек. Даже если эта мысль литературная, мне кажется, что она интересная. Город вечерний, дневной, зимний, летний. Пример из сказок «Тысяча и одна ночь» – когда люди уходили из города на ночь, в него приходили обезьяны. И это были разные города. 

Идея о множестве городов в одном пришла мне в голову, когда я работал неподалёку от станции метро Маяковская. Когда я приезжал на работу вовремя – то это была просто станция метро, заполненная толпой людей, которые ничего вокруг не замечали, а бежали густым потоком, сбивая друг друга с ног. А если я опаздывал, то это была красивая станция-музей, по которой бродили туристы с фотоаппаратами. 

Градостроительная политика Москвы

 

«Музыку» заказывают девелоперы и бизнес. Все городское строительство – это некий бизнес, и все, что здесь происходит, происходит в его интересах. Вся мудрость городской верхушки состоит в том, насколько им удается с этого бизнеса состригать социальную пользу. Мое поколение к этому еще не адаптировалось, может быть, и не успеет. Собственно ничего дурного в этом устройстве нет. Весь мир так живет, и это не мешает появляться каким-то ярким архитектурным событиям. Но уже 20 с лишним лет прошло, а наше общество все еще алчную стадию первичного обогащения никак не может пройти. Нам говорят: «подождите, подождите, сейчас все насытятся, тогда мы, наконец, займёмся хорошими делами». Но все хорошие дела откладываются, появляются новые изголодавшиеся люди. Тем не менее, интересное что-то происходит. 

 

Задачи современного архитектора

 

Теперь непременное требование для каждого архитектурного проекта – как минимум, три варианта фасада. Это подразумевает, что выбор производит не архитектор, который эти фасады рисует, придумывает, а заказчик или Москомархитектура.

Наш стройбизнес становится все проще и проще, более и более коммерческим, и поэтому строит достаточно примитивные (мы говорим в первую очередь о жилых домах) 20-этажные и выше пластины, длиной по 200, высотой 70 и шириной 15 метров. Композиция из таких гигантских пластин, образующих замкнутое каре, называется теперь квартал, хотя это не совсем квартал. И это безобразие мы должны декорировать. Появилась целая плеяда таких фасадных архитекторов, которые придумывают хитроумные фасадные узоры, раскрашивают панели. Но, на самом деле, это не дело архитектора. Лучше честно звать на эту работу художника – человека, который думает другим полушарием. У него это даже лучше получится – в клетку, в шашечку, в полоску.

Архитектора теперь представляют как специалиста, который рисует фасады. Потому что все остальное прописано в нормах или определяется техническим заданием от риэлторов. Это шаблоны и стандарты и никакого особого творчества здесь нет, и не подразумевается. То, что сейчас строится – это в основном недвижимость, то есть коммерческий продукт, а не архитектура. 

Не исключаю, что все меняется, и профессия архитектора трансформируется. Лет 10-15 назад все стали дизайнерами, теперь урбанистами. Толком никто не знает,  что это такое, а урбанистов как собак не резанных. Урбанист – звучит модно. 

 

 

В 2014-2015 годах "Остоженка" провела архитектурно-градостроительное исследование и выпустила по его результатам книгу "Кварталы Волхонки – Территория культуры – Архив Волхонка". Подробнее об этом проекте: http://archi.ru/russia/59475/genii-vazhnogo-mesta

 

 

Важная часть исследования — проложение новых маршрутов и пешеходных связей между разобщенными дворами Волхонки. Возведение новых сооружений предполагается в границах и параметрах исторических зданий, существовавших на этих участках когда-то. 

 

 

Мы сейчас часто занимаемся большими городскими фрагментами. Не знаю, возрастная это особенность или результат профессиональной биографии. Но вообще я принципиальной разницы между градостроительной задачей и интерьером для себя не вижу. И то и другое  – профессиональная задача, и является неким пространственным уравнением, которое проектировщик, урбанист, архитектор, интерьерщик или дизайнер решает.

На стрелке между Остоженкой и Пречистенкой в исследовании предлагается возвести павильон в масштабах двухэтажного дома, снесенного в 1972 году. Памятник Энгельсу, оставаясь на своем месте, интегрируется в новую постройку.

Я считаю, что диапазон от города до дверной ручки – это мечта архитектора. Идеалом такой разносторонней творческой фигуры с диапазоном от художника, графика, скульптора до градостроителя, урбаниста, утописта и философа был Корбюзье. Для моего поколения именно он был объектом подражания и зависти. Я считаю, что повезло тем из нас, кто попробовал себя на разных участках этого диапазона. Что до меня, то мне все одинаково интересно, если надо – могу и дверную ручку спроектировать.

www.ostarch.ru

 

Строительство сооружений «смешанного использования» – очевидный мировой тренд, за последние двадцать лет он набрал большую силу. Что стоит за идеей соединения разных функций в одном объеме или комплексе? Почему сегодня все чаще предпочитают построить не монофункциональное офисное здание, а, например, культурно-деловой или спортивно-деловой центр?

Основная идея здания или комплекса mixed use заключается в том, чтобы диверсифицировать риски. Есть два пути возникновения таких объектов. Первый – естественный: владельцы здания или комплекса приспосабливаются к тем экономическим обстоятельствам, которые складываются вокруг. Когда происходит падение арендных ставок на офисы, люди начинают искать какую-то альтернативу, пытаются встроить в офисное пространство, например, клинику. Мы в свое время сделали семь объектов, включенных в офисные центры, для сети «Клиники «Чайка», что также отвечало пожеланиям сотрудников офисов. По сути дела, востребованная услуга максимально приблизилась к потребителю.

Многофункциональные здания, специально спроектированные – второй путь –  это уже использование того опыта, который девелоперы, архитекторы и инвесторы увидели в жизни. Рынок офисов очень подвержен колебаниям, и бизнес, ориентированный только на него, в ситуации общей финансовой нестабильности быстро рушится: арендаторы покидают дорогие бизнес-центры, цены падают. В то же время отель вроде бы не так быстро отбивается и не так интересен с точки зрения скорости возврата инвестиций, но это более стабильный бизнес. Платная парковка – тоже стабильный бизнес, потому что вот уж что не дешевеет, так это места и время парковки в нашем городе и во всем мире.

Какие еще опции выгодно присоединять к офисам? Торговые площади?

Офисы плюс ритейл – не только распространенный, но и взаимовыгодный симбиоз. С одной стороны, торговля чутко реагирует на людские потоки, и считается, что ее объекты правильно располагать по правой, вечерней, стороне движения –  из центра: люди останавливаются и совершают покупки по дороге домой с работы. Интеграция в крупные деловые пространства это правило отменяет – офисы обеспечивают поток покупателей. С другой стороны, ритейл работает на повышение арендных ставок, потому что людям интереснее снимать офисы, где рядом есть дополнительные функции: медицина, банки, турбюро – такой комплекс является более востребованным продуктом, соответственно, его капитализация для владельцев и инвесторов значительно возрастает. Конечно, залог успеха любой, и жилой, и коммерческой недвижимости – правильное место. Как говорят: location, location и еще раз location. 

Тот же ТРЦ «Метрополис» на Ленинградском шоссе, который мы спроектировали, –  это один из самых высоко оцененных по коммерческой отдаче проектов в России. Он включает большое количество функций. Торговая, конечно, превалирует и сейчас расширяется второй очередью. Но проект также включает отель, офисы, большую перехватывающую парковку, путь в которую лежит через торговый центр. Понятно, что такая структура очень хорошо капитализируется.

Есть ли какие-то особенности, правила наполнения разными функциями высотных зданий?

Чаще всего высотки делят на несколько блоков по вертикали. На трех нижних этажах разворачивают торгово-развлекательные площади, кафе и рестораны, далее до седьмого- десятого этажа могут быть офисы, выше — апартаменты, может бьть, отель. Главное, чтобы для каждой функции были обеспечены независимые вертикальные коммуникации и пути эвакуации.

Какие факторы, кроме экономических, благоприятствуют распространению зданий-гибридов?

Есть тенденция – впервые она проявила себя в японских и крупных американских городах – когда новыми, в том числе офисными функциями, обрастают транспортные узлы.  Пассажиры, особенно в деловых междугородних поездках, готовы потратить имеющиеся средства, чтобы сделать свои путешествия более комфортными. Поэтому логично, если в структуре ТПУ появляются отели, офисы, оказывающие различные консультационные услуги, прачечные, точки питания и так далее.

В Москве тоже есть программа развития ТПУ, реализация которой идет не быстро, но, будем надеяться, даст интересные результаты. Проблема в том, что проектированием транспортно-пересадочных узлов занимаются инженеры, а для них главное – распределение пассажиропотоков, к которым они относятся как к некой массе, к жидкости: следят за тем, чтобы на ее пути не возникало заторов и завихрений, и многие концептуальные решения, которые мы видели, напоминают какие-то шестеренки, инженерные сооружения.

Вы имеете в виду, что им не хватает архитектурной эстетики?

Не хватает понимания того, что этими пространствами пользуются живые люди, которые хотят не только пройти, не намокнув под дождем, но и попутно получить какой-то сервис, и этот сервис может быть очень  полезен и эффективен, если все сделано грамотно.

И есть еще очень интересная тенденция, которая касается молодого поколения. Мы обратили внимание на то, что молодежь больше не привлекает «Силиконовая долина», не хотят 20-30-летние люди ездить на фантастических серебристых автобусах с «айпэдами» в руках, а их движение направлено в центр города. И этот процесс происходит и в Сан-Франциско, и в Нью-Йорке, и в Детройте. Возникает новая культура потребления городского пространства, и она, безусловно, связана с самим понятием mixed use. Чем больше функций в одном месте, чем изобретательнее они увязаны между собой, тем успешнее объединяющий их проект, потому что он отвечает на вызовы времени, которые формируются молодым поколением. Технологии бизнес-взаимодействия, «коворкинга» сегодня сильно отличаются от того, что было еще лет пять лет назад, и можно только предполагать, насколько все изменится через десять лет. Новый образ жизни, работы начинает влиять на архитектуру, пространство, девелоперские проекты. И вот мы уже видим, как в Нью-Йорке реализовывают проект «Hudson Yards». Раньше там был отстойник железнодорожных пригородных поездов. Его накрывают платформой, на которой возводится многофункциональный комплекс, с торговлей, ресторанами. Всё это завершается апартаментами, чья стоимость растет в зависимости от высоты этажа. На мой взгляд, на данный момент это один из самых крупных и интересных проектов в мире. Надо сказать, что апартаменты в «микстюзах» — очень уместная история. Квартира перестает быть якорем, который привязывает твою жизнь к одному месту: ты сдаешь свое жилье в аренду кому-то и снимаешь себе квартиру ближе к работе. Тут мы выходим на проблемы с московским правительством, которое против идеи апартаментов, потому что они не обеспечены социальной инфраструктурой, что создает напряженность. Но отказ от системы апартаментов подрывает рынок доходного жилья, который дает большую стабилизацию. История с апартаментами должна быть у нас как-то урегулирована и может стать частью концепций mixed use, включающих ТПУ.

Вы упомянули коворкинги – новый формат рабочих пространств. У ABD Architects есть опыт работы с ним в Москве, я имею в виду ваш новый объект Meeting Point в БЦ «Москва». В чем специфика организации интерьеров в коворкингах? Чем она отличается от «стационарных» офисов?

В коворкинги люди приходят поработать на себя, а не «на дядю», и воспринимают они это как часть образа жизни, а не выкинутое из нее время. И, по сути, им очень мало нужно: удобное место с интернет-подключением и кофе, даже перегородки особо не нужны, с шумоизоляцией справляются наушники. Напротив –  возможность видеть других людей, возникновение быстрых, как нейроны в мозгу, связей и перекрестное опыление идеями – один из смыслов этого формата.

Еще в коворкингах нужна инфраструктура реализации идей: придумал ты, скажем, стельку, и отдал здесь же в мастерскую, оборудованную 3D- принтерами, там тебе сделали модель, и сразу понятно, хорошо вышло или что-то нужно доработать. Словом, путь от идеи до реализации должен быть максимально сближенным. Ощущение легкости, мобильности и здоровый индивидуализм, который двигает человечеством, дают самые замечательные результаты. За счет таких структур коворкинга бюджет Нью-Йорка увеличился на несколько миллиардов за 2-3 года. 

А как меняются функциональные программы традиционных офисов? Возможно, Вашему бюро приходилось сталкиваться в последнее время с какими-то необычными пожеланиями клиентов?

Вы знаете, что мы сделали офис штаб-квартиры Kaspersky lab в Москве, но это структура специфическая – они работают 24 часа в сутки, поэтому там предусмотрен спортивный зал и различные релакс-зоны. Для нашего нового офиса, который строится сейчас на «Заводе Арма», мы, к примеру, придумали места, где идеи можно записывать или зарисовывать прямо на стенах – для этого предусмотрено специальное покрытие. Вот такой момент гибкости, творчества, объединяющей вовлеченности в процесс, а не привязки к выделенному, стационарному рабочему месту – тенденция, которая еще долго будет влиять на обустройство офисных помещений.

Вы вошли в жюри конкурса «Проект здания Офис+», организованный группой сайтов 360.ru на онлайн-площадке PINWIN.ru. Какие решения Вам было бы интересно увидеть в работах участников? Что важнее: рациональное сочетание функций или яркий архитектурный образ?

Все в комплексе. Конечно, функциональная программа должна быть разумной. Допустим, предложение совместить офисный комплекс с детским садом для малышей сотрудников – само по себе, может быть, симпатично и оригинально, но нереалистично. Для детских садиков есть особые нормы, да и вряд ли найдется заказчик, который выделит в программе офисного здания, с которого надеется получить немалую прибыль, площади для детского сада. Но, конечно, важен не только жесткий профессионализм и жесткая коммерческая нацеленность, но чтобы многофункциональное сооружение было красиво, изысканно и правильно выстроено.

Работы на конкурс «Проект здания Офис+» принимаются до 15 мая на сайте конкурса. Приз победителю – широкоформатный принтер от HP.

Сайт бюро ABD Architects: http://www.abdcom.ru/